Зародыш мой видели очи Твои. История любви

Мари-Софи подумалось, что те двое зря просили ее следить за ним, словно кот за мышиной норкой. Никаких мелочей, чтоб их подмечать, в поведении бедолаги не было, он вообще никак себя не вел, был слишком слаб для этого. Он оживлялся, лишь когда она забывала о нем или притворялась, что не замечает его. Она почувствовала, что потихоньку начинает постигать свои неясные обязанности.

Дверь в комнату номер двадцать три опять открылась, и Мари-Софи встрепенулась: сколько можно? Она была по горло сыта этими бесконечными приходами-уходами. Какой смысл помещать сюда эти мощи, а затем лишать их отдыха, тишины и возможности снова принять человеческий облик?

– Ей-богу, покоя тут как в туалете на детском дне рождения!

Порывисто вскочив, она рванулась навстречу визитеру и сердито распахнула дверь пасторского тайника:

– Ну что там опять?

– Хехе, правильно сказала повариха: «девчонка что-то совсем нервная стала…» – забубнил вполголоса официант, уткнувшись носом в свою бабочку и сделав вид, что не заметил раздражения Мари-Софи. – Я пришел забрать поднос с посудой… Если мне будет позволено, хехе. Мы подумали, что негоже посылать сюда мальчишку, неопытный еще, сопливый…

Он прищурился, пытаясь разглядеть, что было за ее спиной в каморке. Демонстративно хмыкнув ему в лицо, девушка пошла за подносом, а официант продолжил беседу со своим конфидентом – бабочкой:

– Вот это, значит, и есть «Парадиз»? Хехе, давненько хотелось увидеть его своими глазами, хотя, конечно, в свое время мы были немало наслышаны…

– Можешь передать хозяину, что пациент поел и поблагодарил за еду!

Мари-Софи сунула поднос официанту в руки.

– Пациент? Ты сказала «пациент»? Он что, больной? Чем-то заразным?

– Нет, я называю его пациент, потому что это очень смешное словечко, оно рифмуется со словом «коффициент»!

И Мари-Софи захлопнула дверь перед самым носом у официанта».

8

«– Т ы справляешься со всем прекрасно, в этом нет никакого сомнения! – хозяин пожаловал к Мари-Софи, когда дело уже шло к ужину, и теперь нахваливал ее заслуги: – Я слышал, что он говорил с тобой, сказал спасибо и уж не знаю, что еще. Они будут довольны! О, они будут чертовски довольны, когда услышат это! Я абсолютно уверен, что ты, как говорится, тот человек большой, кто выполняет дело с душой… или, вернее, та девушка… И тут дело ясное, что ты должна… хм… я думаю, что мы должны… хм…

Стушевавшись, он принялся потирать фляжку в заднем кармане своих штанов:

– Хмм… ты это… подождешь здесь, а? Лучше, чтобы жена… Она лучше умеет… Я это… быстро… одна нога здесь, другая…

Мари-Софи услышала, как он остановился на лестнице и приложился к фляжке, прежде чем отправиться к инхаберине. Та дежурила в столовом зале, который по вечерам превращался в самый обычный кабак. «Этот сброд приходит сюда, чтобы только напиться, не жрет ни грамма! К чему я, спрашивается, сижу каждый божий день по часу и маюсь с этой каллиграфией, составляя для них меню?» Извечный вопрос инхаберины извечно оставался без ответа. Мари-Софи никогда бы не отважилась озвучить то, что знали все: поварихина еда была ужасной, официант – хамло, посуда – вся в трещинах, а выбор блюд в красиво оформленном меню не менялся с тех пор, как высохла краска на вывеске над входом в гостиницу.

Доносившийся снизу гул голосов стал громче, когда хозяин вошел в столовый зал, затих, когда он затворил за собой дверь, и снова усилился, когда хозяин вышел оттуда уже в сопровождении супруги. Мари-Софи слышала, как возмущенное фырканье инхаберины перемещалось вверх по лестнице и как ее супруг, явно в сильном возбуждении, изливался невнятными объяснениями. Однако, переступив порог комнаты номер двадцать три, оба смолкли как по команде.

– Ну? – п рошептал хозяин.

– Что – ну? – так же прошептала в ответ супруга.

– Ну вот, мы здесь!

– Сама вижу, что здесь!

– Я имел в виду… Ох ты ж, нечистая сила! Смотри, как уже поздно! Наверное, лучше, если ты тут сама…

– О нет, ты не сдвинешься с места! – прошипела инхаберина, вцепившись в рукав супруга. – Это твои карточные таланты втянули нас в эту чертову мороку! Так что будь любезен, не оставляй меня одну расхлебывать твое дерьмо!

Мари-Софи осторожно выглянула из пасторского тайника. Инхаберина отпустила мужнин рукав и с улыбкой повернулась к девушке:

– Вот ты где! А мы тут как раз обсуждаем, какая ты молодчина…

– Да, и как раз решили прибавить немного к твоему жалованью за это… хм… ну, за это все…

Ткнув мужа локтем в бок и переведя на него взгляд, инхаберина угрожающе закачала головой. Тот улыбнулся Мари-Софи. Мари-Софи улыбнулась ему: для работавших в гостинице было истинной благодатью, когда хозяин мстил инхаберине, раздаривая персоналу всякие поощрения.

– Да-да! И можешь брать себе выходные все следующие воскресенья!