Зародыш

– Это плохо, – равнодушно говорю я и неторопливо разворачиваю следующую газету, где опять первым делом натыкаюсь на слово «золото». На днях, оказывается, местным управлением по борьбе с экономическими преступлениями был арестован криминальный дуэт из рабочего и охранника. Они выносили с территории артели промышленное золото в сигаретных пачках и прятали его под мусорным баком в общежитии. Своим преступным промыслом дуэт занимался несколько месяцев и успел реализовать более килограмма золота. Еще почти килограмм был изъят у них в ходе оперативных мероприятий. Не теряли времени даром и сотрудники местного ФСБ, арестовавшие безработного, у которого обнаружилось более трех килограммов золота. Уже установлено, что молодой мужчина входит в преступную группировку, которая организовала незаконный канал вывоза драгметаллов из Бодайбинского района.

Единственную заметку, где золота нет впрямую, я нахожу в разделе «Культура». Она про поэтический вечер в киноконцертном зале «Витим», приуроченный к изданию сборника стихов местных авторов – «Бодайбинской земли голоса». Я представляю себе эти голоса и не могу сдержать улыбки. Бодайбо – это город, который строился на костях. И это вовсе не фигура речи. Минимум треть местных жителей – очумевшие и отощавшие от изнурительной работы старатели. Кроме как золотодобычей, заниматься в Бодайбо просто нечем. Даже думать о чем-то, кроме золота, здесь не получается. И если бы свободный оборот золота был неожиданно разрешен, то старожилы Бодайбо вытащили бы из своих закромов далеко не одну сотню килограммов драгоценного металла…

– Простите, вас к телефону. – Львица робко протягивает мне телефонную трубку.

– Алло, – говорю я сдержанно. – Титов слушает.

– Евгений, дорогой ты мой человек, – доносится в ответ знакомый басок заместителя главы. – Ну не маячь ты на ветру. Где остановился?

– Как обычно, – говорю, – в «Угрюм-реке». На улице Первомайская.

– Да знаю я, где эта гостиница, – ворчит мой собеседник. – Давай сделаем так. Ты сейчас пообедай и возвращайся в номер. А ровно в пять я за тобой заеду.

Я небрежно кладу трубку на стол и смотрю на львицу строго. Она заискивающе улыбается. Видимо, подслушивала наш разговор. Впрочем, мне их местные дела – до фиолетовой звезды. Я хотел разворошить этот муравейник, чтобы все фигуранты стали совершать хаотичные движения с нужными мне результатами, и своего, похоже, добился. У Ивана Сергеевича сдают нервы. Значит, мне уже можно с холодной улыбкой покинуть здание администрации, взять такси и спокойно возвращаться в гостиницу.

Вчерашнюю встречу с директором Бодайбинского детского дома номер один я тоже оцениваю высоко. К гадалке не ходи, Семён Валерьевич Самосудов испугался. И своему покровителю бросился звонить сразу после моего ухода. На редкость трусливый и мерзкий тип этот Самосудов. Но выбирать не приходится. Я работаю с тем материалом, который есть. И все равно приятно вспомнить, как позеленел вчера этот Самосудов, как заерзал он по стулу своей мясистой задницей, как заелозил по столу потными ладошками. У него директива из района, ему спустили циркуляр, он ничего не мог поделать. Врал, тварь продажная. Как Самосудов любит деньги – это отдельная тема. Впрочем, в Бодайбо деньги любят все. Иван Сергеевич их тоже любит. В Бодайбо, пожалуй, вообще нет такого человека, который бы не любил деньги. Альтруисты сюда не попадают. Так что лучшего места для появления Зародыша даже и придумать трудно…

Иван Сергеевич, как и ожидалось, в номер подниматься не спешит. Но я вовсе не гордый. Я сам спускаюсь на улицу и падаю на заднее сиденье большого черного джипа с госномером. Руки не протягиваю. Впрочем, Иван Сергеевич делает вид, что моего хамства не замечает. Сегодня он живое воплощение гостеприимного хозяина бодайбинской тайги. Заботливо интересуется, как я устроился, как долетел. Беспокоится о моем самочувствии. Мол, может, помощь требуется?

– Это вы меня спрашиваете про самочувствие? – нервно вопрошаю я. – У меня сейчас самочувствие как у человека, который притащился за семь тысяч километров с несколькими пересадками в самую глубокую задницу своей страны, а теперь узнает, что его здесь даже не ждали. Или я что-то не понял?

Иван Сергеевич морщится.

– Не надо все так драматизировать, Евгений. Ничего непоправимого не случилось…