Зарра. Том 2

Когда и Рахман подтвердил Шах-Заде о грозном решении дяди отправить ее подальше в горы, он подумал, что она не выдержит этого наказания, сорвется: заплачет, будет умолять Шархана, чтобы ее оставили с людьми, на головном стойбище. Нет, она на него всего лишь взметнула грозный взгляд холодных глаз, чуть вздрогнула и стала собирать свои нехитрые женские пожитки. Завязала их в узелок и последовала за Рахманом…

* * *

Шах-Зада с Рахманом к закату дня прибыли на дальнюю кошару. Она за один вечер выскребла, вычистила многолетнюю грязь, которая въелась в закопченные стены, потолок, пол чабанского домика. За ночь успела побелить известью стены, очаг, пол покрасила черной речной глиной; на полу постелила выстиранные паласы, в очаге разожгла огонь. Все это она делала со знанием дела, безропотно, без нытья, жалоб. Она, снедаемая тревогой, одиноко сидя у очага, к чему-то тревожно прислушивалась, при малейшем шуме снаружи пугливо вскидывала глаза. «Когда мы с Хасаном возвращались из Агула, я не понимала, чего он тревожился, почему все время, хватаясь за рукоятку кинжала, оглядывался по сторонам?! Оказывается, я тогда, – у нее слезы брызнули из глаз, – была наивной дурой, к тому же была еще слепой и глухой. О, как я была беспечна, когда рядом с нами ходила беда! Милый мой Хасан, несчастный мой Хасан. Прости меня, прости…»

Шархан с дружками, в сопровождении нукеров, на свежих конях, заранее приготовленных им конюхами, спешно отправился в сторону Агула. Все они были вооружены нарезным оружием с подствольными гранатометами, словно шли на войну. В Агуле до Шархана с его кошары дошла весть, что бригадир с главным чабаном от него укрывают скот. Шархан взбесился, решил провести внезапный учет скота. И рано утром Шархан в сопровождении Артиста, Пеликана и нескольких нукеров на взмыленных конях отправились на его кошары. К полудню они преодолели большую часть расстояния.

Их нещадно палило полуденное солнце. Винтовка и кинжал Шархана, притороченные к передней луке седла, слепили глаза ярким блеском позолоты. А когда Шархан случайно задевал их рукой – обжигали пальцы. Лошади дышали тяжело, часто и трудно; с взмыленных боков на зеленую траву падали хлопья грязной пены. Воздух был горек, настоян дурманящими травами и запахом цветов рододендрона.

Лошади, утомленные, одуревшие от зноя, раздраженно всхрапывали, отказывались слушаться седоков. А седоки тыльной стороной руки со лбов раздраженно смахивали ручьями стекающий пот, устало переговаривали: «Эх, попить бы холодненького пивка!.. Какое угощение там мы за столом оставили. Хоть бы в тени полежать…»

Шархан тоже устал. Его тоже мучила жажда. Тем не менее он готов был целый день не слезть с коня – во время передвижений на дальние расстояния по выдержанности ему среди сверстников не было равных. Мог без еды, воды и отдыха ездить на лошади целыми сутками. Он всегда гордился своей выносливостью, способностью к суровым условиям походной жизни. Его жилистое, могучее тело как будто было рождено для тяжелых походных условий жизни. При необходимости он по горным тропам за сутки мог пешком и с огромным грузом на спине преодолевать десятки километров. Если бы не учет скота, он особо на кошару не торопился. Его пленница находится под надежным оком племянника. Он к ней войдет поздно ночью, после того, как нукеры сосчитают весь его скот, потом наестся баранины, вволю напьется водки. Поэтому он на стойбище добирался, бережно тратя свои силы, делая небольшие привалы.

Они, наконец, добрались на кошару. Кошара утопала в зелени альпийских трав, цветов, зарослей рододендрона. На пологом холме, у бьющегося из расщелин скал родника, стоял кособокий домик с узкими рамами, вычищенными до блеска стеклами. Рядом паслись ягнята, телята, конь под седлом. Чуть дальше, где вода по гальке говорливым ручейком стекала в небольшой пруд, плотной кучей стояли коровы, хвостами отбиваясь от слепней и навозных мух. Вдали темнела палатка.

Всадники на ходу соскакивали с коней, с разгоряченных тел под ноги срывали верхнюю одежду; смачно фыркая, лезли под ледяные струи воды.

И Шархан с друзьями у родника оголились до поясов. Они губами прикладывались к желобу с водой, обжигаясь студеной водой, мелкими глотками ее заглатывали, спинами становились под струю, с фырканьем плескались. Лошади, измученные дальней дорогой, когда увидели воду, словно взбесились. Они, нетерпеливо ударяя копытами о землю, зычно ржали. Скотники, гремя стременами, спешно освобождали лошадей от поклаж, седел, тряпками, пучками сухой травы протирали им спины. Лошади еще не остыли после тяжелой дороги, им пока нельзя было давать пить. Их повели на выгул. Только после этого лошадей напоили, дали ячменя.

Из палатки к хозяину спешил молодой пастух в резиновых сапогах с высокими голенищами, в рваном, застегнутом на одно пуговице, бесцветном плаще. Встретившись взглядом с Шарханом, он страшно побледнел. Глаза, полные слез, недоверия, прикрыл длинными ресницами.

– Салам алейкум, дяди и гости дорогие!.. – попытался улыбнуться Рахман.

Шархан подозвал его к себе: