Зарубежная повесть

Ку в платье цвета чайной розы стояла у окна и смотрела на улицу. Когда лейтенант вошел, она повернула голову, улыбнулась и пошла к нему навстречу с протянутыми руками. Он взял ее руки и поцеловал их. (Сколько мужчин уже прикасались к этим пальцам сегодня?) Прижав ее к груди, он почувствовал, какая она хрупкая и миниатюрная, и это его растрогало. Он принялся целовать ее волосы, уши, шею, подбородок и наконец — самым долгим поцелуем — поцеловал в губы. И тут же, вздрогнув от отвращения, подумал, что, по сути, целует рты сотен незнакомых мужчин. Эти губы принадлежали всем. Каждый мог их купить за определенную цену. Он снова крепко обнял девушку. (Не пахнет ли от меня плохо? Не вызываю ли я у нее отвращение? И вызывают ли отвращение другие?) Несколько мгновений они стояли обнявшись. Лейтенант обвел прощальном взглядом маленькую комнату: кое-где порванные обои — нарциссы на фоне желтых листьев, — выцветшие зеленые занавески, ветхий ковер, маленький шкаф с зеркалом на дверце, столик с клеенчатой скатертью в розовую клетку… и железная кровать, при виде которой он всегда вспоминал кровать своих родителей. На все это падал тусклый свет не защищенной абажуром пыльной электрической лампочки, которая свисала на проводе с середины потолка.

Он заметил, что постель была застлана наспех, покрывало заправлено небрежно. Простыня, наверно, осталась та же. Значит, они лягут в постель, пропахшую потом и грязью других тел. (Белых? Черных? Желтых?) Вполне возможно, что недавно на этой постели лежала именно Ку…

— Как ты себя чувствуешь? — вполголоса спросил он девушку.

— Хорошо, — ответила она. И, подняв лицо, спросила: — Завтра?

— Завтра. В полдень.

— Как жаль. Очень жаль.

Была ли искренней печаль, которую он увидел на ее лице, или только притворством, простым движением мышц, предварительно разученным перед зеркалом? Он не мог забыть профессии Ку, а правила этой профессии требовали внушать мужчине если не уверенность, что он у нее единственный, то хотя бы иллюзию, что он самый любимый. Он знал, что она родилась на том берегу реки, среди рисовых полей, и что ее родители — крестьяне. Тут многих крестьянских девушек нищета вынуждала продавать свое тело. Они переселялись в город, некоторые становились содержанками белых офицеров. Однако хозяин Ку считал, что ему выгоднее торговать ею в розницу.

Лейтенант выпустил девушку из объятий, вытащил из кармана маленький футляр и открыл его.

— Тебе.

Ку взяла кольцо и, улыбаясь, как ребенок, которому подарили желанную игрушку, надела его на палец. Она прошептала:

— Красиво! — И добавила, подняв глаза: — Спасибо!

Это, видно, исчерпало ее запас слов. Ее глаза похожи на две темные луны, подумал он. На выпуклый лоб падает черная блестящая челка. Лицо почти треугольное, с широкими скулами, нос курносый. Верхняя губа вздернута и чуть-чуть похожа на крышу пагоды.

Он подошел к столу, налил вино в бокалы, один протянул Ку, и они некоторое время пили молча. Шампанское как будто настоящее, решил он, проглотив две таблетки аспирина. (Какой процент с этой бутылки получает Ку?) Он снова отпил, на этот раз побольше, и тут же подумал, что от шампанского у него вряд ли пройдет голова. Показав на кольцо, он спросил:

— Он… этот человек… понимаешь? — сомкнув большие и указательные пальцы, он прижал их к глазам, изображая очки хозяина. — Он не отберет у тебя это кольцо?

Ку недоуменно открыла глаза, показывая, что не поняла его. Лейтенант повторил вопрос, выразив его другими словами и сопровождая иной мимикой. Ку пожала плечами и, поставив бокал на стол, несколько раз постучала ногтем указательного пальца по циферблату своих часов.

— Время…

Еще одно необходимое слово из языка белых мужчин, которые покупали час любви. Ку повернулась, ушла в ванную и закрыла за собою дверь. Лейтенант расстегнул рубашку, снял ее и бросил на стул. Потом сдернул покрывало с кровати и начал, расхаживая по комнате, вытирать им шею, спину и грудь. Все, что он видел, слышал и ощущал сквозь головную боль и головокружение, сливалось в смутный кошмар. Далекая канонада, звуки музыкального автомата внизу, смех и возгласы солдат, повизгивания женщин…

Он бросил покрывало на пол, опустился на стул и стал следить за тараканом, который медленно полз по стене. Ему вспомнился вечер в этой же самой комнате во время сезона дождей. Обнявшись, они лежали на постели и прислушивались к барабанной дроби капель по железной крыше. Тогда уже две недели свинцовые небеса низвергали на землю потоки воды. Он ездил по окрестным деревням, вяз в жирной глине, липнувшей к ботинкам, к мундиру, к коже… Ему казалось, что все разбухло от дождя — земля, деревья, дома, люди. Да и вражеские партизаны появлялись словно из-под земли. В городе стены домов сочились водой, всюду пахло плесенью. Простыни на постелях были влажные. И все время жара, москиты и ощущение, будто мир вот-вот растворится под дождем и даже мозг у людей размягчится, превратившись в водянистую кашицу…