Зарубежные письма

Для меня это имя ’(знакомое даже неграмотным, потому что связано сейчас с этикетками на бутылках молока, ставшее почти синонимом охраны человеческого здоровья) было особо дорого с юных лет, притом отнюдь не «пастеризацией» и прививками. Оно мне стало дорого, как много позднее имя Владимира Ивановича Вернадского, своей близостью к проблеме Времени, занимавшей мой молодой мозг. Помню первое знакомство с Пастером по энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона:

«Пастёр показал, что оптическая деятельность правой и левой винных кислот стоит в связи с различием в их кристаллической форме; вместе с тем ему удалось разложить виноградную кислоту на правую и левую…

…Оптическую активность правой и левой винных кислот Пастёр свел на дисимметрию их молекул. Эта первая работа Пастёра имела важные результаты… в науку введено было понятие о молекулярной дисимметрии».

Так начинал двадцатишестилетний Луи Пастёр.

Признаюсь, я ровно ничего не знала (и сейчас не знаю) ни о винных кислотах, ни о том, что такое оптические свойства этих кислот. Меня захватило другое: правая и левая сторона, дисимметрия… Дисимметрия, с которой начинается жизнь; симметрия, ведущая к смерти: потому что из симметрии не может возникнуть перпетуум-мобиле, вечное движение, а из нарушения симметрии может… вдобавок — из нарушения симметрии, коренящегося в самой молекуле, в мельчайшем кирпичике мироздания, имеющем левую и правую стороны…

В этих наивных размышлениях моей молодости, связанных со страстным желанием постичь «тайну бытия», Пастёр был одним из духовных источников, жадно впитываемых мною и пробуждавших мысль. А какая биография, какой универсализм! С чего он начал? В виноделы готовился? И вот с двадцати шести лет он адъюнкт-профессор физики в Дижоне, через три месяца адъюнкт-профессор химии в Страсбурге, через шесть лет декан естественных наук в Килле, через три года — руководитель научных занятий в Париже, в École Normale. Физик, химик, микробиолог, фармаколог, врач — все это вместе почти в античном, в средневековом (или в будущем двухтысячелетием!) понимании объемного признака подлинного ученого, ученого, исходящего из широты мышления, из гениальной способности связывать, ассоциировать и обобщать разные вещи в науке, ученого-практика, — кстати, почти до сорока лет не имевшего своей лаборатории…

Но я чересчур разговорилась перед скромной дверью бывшей кожевенной мастерской. Не так давно вся Франция, а с нею весь мир отпраздновали 150 лет со дня рождения Луи Пастёра. Могу себе представить, что тут было, как приоделся, приукрасился, взволновался этот маленький мир французских мелких рантье, ремесленников, чиновников, домохозяек, живущих по берегам темно-водной речушки в городе Доле. Но и до юбилея в домике-музее было предпразднично. Экспонаты, правда, состояли большей частью из фотографий да из оставшейся от отца Пастёра старой ремесленной обстановки кожевенной мастерской с ее примитивными орудиями труда прошлого века. Среди фотографий — русские девочки, спасенные Пастёром от последствий укуса бешеной собаки.

Самым интересным в музее-доме, где ровно ничего нельзя было узнать о Пастёре-универсалисте, упомянутом мною выше, была, конечно, книга для посетителей. Приятно было прочесть записи нашего бывшего посла и его жены (Зориных) и наших больших ученых — Энгельгардта, Збарского, — посетивших домик в Доле еще до юбилея…

Но как бы ни были вы утомлены остановкой в Доле, ехать дальше сразу не следует. Да и кто может устоять перед, внезапно мелькнувшим среди скромных серых строений прошлого века удивительным — не знаю, как назвать его, — сооружением из бетона и железных извилин абстрактной скульптуры, словно громадная улитка, вдруг задравшая вверх маленькую головку над массивным, расплывшимся телом, — вторым чудом города Доля или второй его достопримечательностью.

Если в домике Пастёра невольно задумываешься о могучей экспансии мышления научного гения, то тут, перед этим «ультра-модерн», нельзя не задуматься о другой экспансии, церковной. Я вступаю тут на почву, где может на меня обрушиться не только гнев католиков, но и эстетический фанатизм приверженцев «нового искусства». В Доле построили новую церковь. 7 мая 1961 года заложили ее первый камень. 14 июня 1964-го сюда прибыл «апостолический нунций во Франции, монсеньор Бертоли» с епископами из Сен-Клода и Вердяна для торжественного освящения этой церкви.