Зарубежный детектив

Герой Гарднера не просто действует в интересах клиента, он вынужден действовать прилюдно, и это роднит его с лицедеем, точнее (ведь выступает он не на сцене, а в жизни), с гладиатором, который отвечал за свои промахи собственной шкурой. Эту специфику службы, впрочем, со свойственной американцам привычкой называть вещи своими именами, формулирует тот же Перри Мейсон: «Я — гладиатор на содержании. Мне приходится вступать в драки, для того меня и нанимают. Стоит дать слабину, побояться ввязаться в бой — и я стану негодным адвокатом, по крайней мере, в той области, в которой работаю. Я боец. Меня нанимают, чтобы я дрался. Все, чего я в этом мире добился, я добился сражаясь». Нельзя не признать, что есть в этом нечто от традиционного американского «шоу».

Читая Гарднера, лишний раз убеждаешься в уязвимости живучих мифов. Сколько раз нам внушали, что детектив как жанр плох, помимо всего прочего, еще и потому, что, поставляемый на книжный рынок поточным методом, начисто лишен национальных примет. Гарднер был весьма плодовитым писателем, работал как конвейер, а тем не менее метко «схватил» и передал стихию именно американской жизни, духовно-психологическую атмосферу существования стандартного американца, его деловитость и напористость, его идеализм и прагматизм, его доверчивость и предрасположенность к актерству, его смыкающееся с гордыней чувство собственного достоинства и переходящий в преступление эгоизм. У Гарднера суеверия — и те американские, в литературе уже описанные, так что простительно задаться вопросом: не из знакомой ли с детства книжки «Приключения Тома Сойера» прибежала сюда та самая, вынесенная в заглавие романа собака, которая выла?

Французский автор переносит читателя в совершенно другое царство. Дистанция между романом Гарднера и «Девочкой в окошке» (1971) — это дистанция между американским метрополисом и французской провинцией, что находит отражение в самом стиле письма: нервном, слегка обрывистом, маскирующемся под репортаж или стенографический отчет у американского писателя — и псевдоэпическом, описательном, полностью отвечающем тягучему ритму сонного бытия небольшого городка у Шарля Эксбрая (1906–1988). Этот популярный беллетрист выступал в разных жанрах и наработал очень много: не говоря о пьесах, сценариях, исторических и политических романах, одних детективов и «шпионских» романов он оставил больше сотни, причем их действие происходит в основном не во Франции, а за ее пределами.

Но в публикуемом романе события разворачиваются на родной для автора почве. Городок Альби, центр исторической области Альбижуа, в конце XI — начале XII века был известен во всем христианском мире: в нем обосновались альбигойцы, ветвь еретической секты катаров, и чтобы с ними справиться, папе римскому пришлось объявить против альбигойцев крестовые походы, вошедшие в историю под названием Альбигойских войн. Тогда вокруг Альби кипели страсти, он находился в центре большой политической игры; тогда папский легат Амальрик произнес знаменитую фразу, пополнившую собой кунсткамеру образчиков остервенелого фанатизма: «Убивайте всех, Бог своих опознает». Кстати, эта формула — «Бог своих опознает» — вполне подходящее название для детектива, и если вместо Господа проставить его извечного супостата, то она сгодилась бы и для этого романа Эксбрая.

Его Альби, разумеется, во всех отношениях городок заштатный, каковым и является во второй половине XX века. Тут все друг друга знают, все на виду, и банкир, старый доктор, владелец склада или полицейский комиссар — люди заметные, относятся к местным достопримечательностям. Всем правят порядок, повторяемость, быт. Отчетливое тяготение к живописанию бытовых мелочей, ритуалов повседневности, ничтожных и крупных житейских стычек, занявших в цивилизованной Европе место религиозных войн, присуще письму Эксбрая, но, впрочем, не его одного. Известное любование бытом, погруженность в быт вообще характерны для французского детектива и берут начало даже не в творчестве Жоржа Сименона, «отца» комиссара Мегрэ, но в более ранних романе-фельетоне и криминальном романе XIX века. У романтика Виктора Гюго в «Отверженных» или у автора сенсационных романов Эжена Сю в «Парижских тайнах», как вспомнить, полно неприкрашенной, «сырой» жизни и бытовых зарисовок.