Зарубежный детектив - 88

— О том, что твои ужасно волновались, ты не подумал?

— Господин Шпага никогда не волнуется, — изрек Массимо. — Его интересует только его вонючее телевидение и дурацкие конкурсы. Поглядите на меня и поймете.

Массимо невольно обратился к нему на «вы»! Нет, он явно хочет казаться грубее и злее, чем на самом деле. Пьерантони это желание выглядеть как можно беспощаднее и бессердечнее было знакомо. Он и сам в ранней молодости любил блеснуть похабным словом, беспричинно оскорбить приятеля.

— Это ты так утверждаешь, — возразил он. — А я друг твоих родных и знаю, что твоя жизнь здесь с этой… — он хотел сказать «мразью», но вовремя сдержался, — группой приятелей очень их огорчает. Уж поверь мне на слово. Твой отец пережил тяжкие дни… Хоть это ты понимаешь?

— Мне на его переживания начхать! — отмахнулся Массимо. — Нас это ничуть не интересует. Лично мне даже приятно, что кто-то пощипал моего папашу, изрядного, надо сказать, поганца.

Он с отвращением поглядел вокруг, то ли вспомнив о жизни с отцом, то ли впервые увидев всю неприглядность своей норы. Затем снова впился взглядом в Пьерантони.

— Так что вам надо, мистер?

— Хотел бы знать, как тебе живется и не нуждаешься ли ты в чем-либо.

— Я составлю список нужных мне вещей, — поддел его Массимо, — глядишь и поможете нашей коммуне. А больше вам ничего от меня не нужно?

Похоже, Массимо был даже несколько разочарован.

— Как вы тут живете? — с преувеличенным интересом спросил Пьерантони. На деле он знал, что двое дружков Массимо играют на гитаре, а девушка продает на станции метро «Площадь Кастелло» наивно-эротические рисунки.

— Время от времени работаем, — с наглой ухмылкой ответил Массимо. — А иногда ваш покорный слуга получает из дома милостыню.

Он смерил Пьерантони суровым взглядом и заключил:

— Но милостыню не в триста миллионов лир, фараон!

20

Зазвонил телефон. Валенцано перестал печатать и взял трубку.

— Это я — мадам Лупис, дружок. Синьора Паола дома?

Ему хотелось стукнуть старую шлюху трубкой по лбу.

— Сейчас посмотрю, — грубо ответил он.

— Ха, ха, ха! — засмеялась мадам Лупис. — Вам незачем смотреть, ручаюсь, что госпожа дома, и что вы, дорогой мой… знак Водолея — не так ли? — переживаете не самое счастливое время… Передайте ей трубку, а всякие там церемонии мне не нужны.

Он не удостоил ее ответом, а просто соединил с синьорой Шпага и принялся искать запавшую букву «р». Надо быть таким же глупцом, как эти восторженные дурочки из Алансона, чтобы написать, будто для них Шпага — символ далекой родины. Но вот нелюбовь Шпаги к этой старушенции, новоявленной Кассандре, оправдана.

Он сам удивился, как может жить в доме, чей хозяин полон дурацкого самомнения, а его жена вечно чем-то недовольна. Вначале она даже пыталась соблазнить его своим щебетом и красивыми позами. А он должен оставаться не только галантным ухажером и преданным секретарем, но еще и телефонистом, и архивистом, перечитывающим в день сотни писем ошалевших от восторга женщин. Валенцано испытывал чувство подавленности и недовольства собой. О своих же бедах он знал и без пророчеств этой картежной гадалки. В чем он был твердо уверен, так это в своей невезучести.

Порой ему казалось, что те, кто ощущает на себе нежное дыхание удачи, плывут от успеха к успеху, подгоняемые сильным попутным ветром. А у него все наоборот. Нет, катастрофических событий с ним не происходит. Но он постоянно вдыхает запах неудачи, и все, к чему он стремится, буквально ускользает от него.

Он никак не может выбраться из болота унылой, бесперспективной повседневности. Похоже даже, всевышний внушил ему, что любая его попытка обречена на неудачу. Если же он в чем-либо преуспеет, то не получит должного признания. А если такое признание к нему придет, то лишь после смерти, чтобы не нарушался закон его вечной невезучести.

А теперь, когда ему ненадолго удалось забыть обо всех своих неприятностях, появилась эта чертова гадалка и предсказала черные дни. И все это он принужден терпеть ради солидного заработка в размере… Он к тому же еще дьявольски жаден, этот Жан Луи Шпага, вкладчик швейцарских банков.

Валенцано злобно усмехнулся. Кровопускание очень поправило бы здоровье этого самовлюбленного наглеца. А вот теперь, когда убили Пиццу, приходится быть ему еще и шофером.

Они убили его ударами палки, эти проклятые бандиты.

Куда, в какой омут тянут разочарованную, озлобленную молодежь лживые пороки, обещая ей социальную справедливость и безбедную жизнь! А потом эти левые и правые экстремисты устремляются бить, громить, ломать, крушить всех и вся.

Что за тошнотворное время!

Пиццу тоже был отравлен идеологией фашизма. Молча, тайком от всех, готовился отомстить налетчикам. У него был пистолет, и он, возможно, пригрозил им.