— Долой эвфемизмы! Но не забывайте об одном: наша жизнь висела на волоске. А человек, который нас сторожил, если его можно назвать человеком, держал на своем счету, как выяснилось, порядочное количество хладнокровно совершенных преступлений.
— Знаю. Я не забыл. Но ваш взгляд и ваши руки, когда вы... Складным ножом...
— Ну и ладно! Пейте-ка лучше.
Некоторое время они молча курили.
— Скажу я вам кое-что, чего вы не знаете, — прервал молчание Армашу. — Я большой трус. Не переношу, например, темноту. И чтобы полностью вас разочаровать, знайте, я даже не охотился ни разу. А ведь мой отец был лесник, заядлый охотник. А я цепенел с ружьем в руках.
Майор испытующе посмотрел на него.
— Алек, вы любите людей?
— Я на такие вопросы не отвечаю! Что это за высокопарность: «Я люблю людей», — сказал Армашу. — А вы принимаете меня за мизантропа?
— Иногда да. По меньшей мере вы кажетесь им.
— Людей надо любить в меру...
— Хотите быть циником?
— Нет, пунктуальным.
— Алек, каждый из нас хорошо понимает другого. Но всегда что-то удерживает... считать себя вашим другом. Даже не знаю, были ли у вас друзья. Когда я прихожу, вы за работой: читаете или пишете в библиотеке, спрятавшейся там, в глубине мастерской. Иногда вы даже не открываете дверь на мой звонок, и мне приходится уходить, хотя я знаю, что вы дома.
Алек молча рассматривал стакан.
— Порой я думаю, вы что-то скрываете. Словно незаживающую рану. Что-то такое, о чем никто не должен догадываться. Потому что вам больно, и вы не хотели б, чтобы другие знали о ваших страданиях. Будто это бы вас оскорбило.
Алек резко повернулся лицом к майору.
— Довольно!
Оба замолчали, будто устыдившись друг друга.
— Как у вас со здоровьем? — спросил майор.
— Как у любого пенсионера. Когда вам нечем заняться, вы становитесь постоянным клиентом врачей.
— Одно во всем этом хорошо: что вы лечитесь. Возраст-то позволяет вам в любое время вернуться к старому ремеслу. Лишь бы чувствовали вы себя неплохо...
— А чувствую я себя гораздо лучше, чем год назад, к примеру.
— Очень рад, — сказал майор.
— А как ваши дела? Есть что-нибудь новое? — полюбопытствовал Алек.
Майор взглянул на него исподтишка.
— Соскучились?
Алек ответил не сразу.
— Хорошее дело мне бы не повредило... Трудное, увлекательное, интересное.
Майор испытующе посмотрел на него и сказал:
— У меня кое-что есть для вас. Факты простые. Неделю назад преподавателя рисования Андрея Флореску нашли мертвым в его однокомнатной квартире. Приходящая уборщица утром обнаружила труп. Врезной замок системы «Ялле» оказался поврежденным. Флореску задушен около часа ночи широким ремнем, полотенцем или чем-то в этом роде. Чем, пока неизвестно. Я опросил всех жильцов дома и знакомых убитого. Ночью никто ничего не видел и не слышал. Флореску видели последний раз около девяти часов вечера, когда он пришел домой. Вот и все. Кроме поврежденного замка, нет ни одного заслуживающего внимания следа. Абсолютно ни одного. Я не нашел какого-либо постороннего отпечатка или хотя бы неотчетливого признака...
Армашу слушал его почти с жадностью.
— Похоже, здесь видна рука профессионала. Но зачем ему убивать какого-то учителя рисования?
Алек внезапно спросил:
— Что представлял собой потерпевший?
— Двадцать девять лет. Сын стрелочника из Тырговиште[13]
. Родители в войну умерли. Окончил лицей и факультет, трудясь до изнурения. Днем работал, по вечерам учился. Кажется, он был очень талантливым художником, человеком необыкновенной воли. Все, что он сделал...— Да, достаточно!..
Алек смотрел через окно вдаль.
— Пойдем? — спросил он, будто внезапно очнувшись от продолжительного сна.
— Куда? — удивился майор. — К полковнику!
— Что вы хотите?
— Вновь поступить на службу. Врачи утверждают, что состояние моего здоровья позволило бы мне работать нормально. Стало быть, я снова стану следователем Александру Армашу!
Майор Дину словно онемел, а затем быстро вскочил с кресла:
— И вы до сих пор ничего мне об этом не говорили?
— Небольшой сюрприз. Да и сразу я б не решил. Но эта история с рисовальщиком... Нет, вновь пойду на службу. Так что к полковнику! Оформляться.
ГЛАВА II
— У вас нет никаких подозрений? — спросил на следующий день Алек майора.
— Думаю, о них говорить преждевременно. Пока еще нет даже картины преступления. Например, мотивы. Была ли кому-либо на руку смерть Флореску? Питал ли к нему кто-нибудь хотя б кратковременную неприязнь? Никого. Или почти никого, потому что мелкие недоразумения не в счет. А людей, с которыми они у Флореску могли быть, подозревать наивно.
— Они производят слишком достойное впечатление? — вопросил Армашу.
— Смейтесь, смейтесь. Любопытно другое. Сердцем чувствую, что именно их-то я и не должен подозревать. Возможно, это лишь впечатление, но...
— Но впечатление, сулящее немалые разочарования...
— Вовсе нет. Что-то во мне противится конкретному подозрению. Как вы говорите, подсознание.
— Да хватит вам. Главное — что за достоверные факты нами могут быть установлены. Вы, я вижу, предлагаете мне взять напрокат методы вашей работы. Интуиция, предчувствие...