— Кучность — четыре дюйма с четвертью при пуле весом в сто пятьдесят гранов, — сказал я. — Затворное ружье, которое со ста ярдов не кладет пули в радиусе два дюйма, можно выбросить, а нам надо добиться полуторадюймового радиуса. Кучнее не получается?
— Мне казалось, что все ложатся один в один, — ответила Шейла.
— Не возражаешь, если я устрою тебе проверку?
— Нет, — сердито сказала она. — Конечно, не возражаю.
— Не кипятись. Худышка. Я же должен знать, почему такой разлет — то ли это у тебя рука нетвердая, то ли ружье такое. То, что ты великолепна в постели, вовсе не означает, что ты на стрельбище не хуже.
Она воззрилась на меня с негодованием, потом рассмеялась. Мы вернулись на стоярдовую отметку, и я произвел пять выстрелов. Стрельба не доставила мне никакого удовольствия. Ожог на плече оказался именно там, куда упирался затылок приклада. Мои пять пуль легли только на полдюйма кучнее, чем у нее, — результат вполне достаточный для удовлетворения мужского самолюбия, но ни к черту не годный для получения приза за точность. После проверки и смены мишеней я достал инструменты и разобрал ружье. Она сидела рядом и наблюдала.
— По-моему, приклад немного перекосился. На легких ружьях так бывает довольно часто. Ствол должен лежать на ложе, не соприкасаясь с деревянными частями, но, по-моему, тут что-то на ствол давит, и оттого его слегка заклинивает. Надо просто чуть-чуть расточить канал ствольной коробки и вложить туда несколько картонных прокладок, чтобы во время стрельбы ствол не давил на приклад. Да и магазин не должен намертво закрепляться, — я взглянул на нее. — Вас ничему этому не учили в школе?
— Нет. Нас учили только стрелять.
— По правде сказать, всего этого я набрался еще детстве. Я всегда был малость помешан на стрелковом Оружии. И на ножах, мечах и прочих вещах, которые щекочут детское воображение. Все это было, конечно, 10 второй мировой войны. Я прослужил в действующей армии пару месяцев, после чего меня забрали и определили в нашу организацию. С ними-то уж я повоевал на славу.
— А потом? — спросила она.
— А потом я сказал: хватит — и женился. Но зря. Хотя, правда, не совсем так. Мне не разрешили рассказывать невесте о моих фронтовых приключениях, и все было просто замечательно много лет, пока она вдруг не обнаружила, с каким монстром ей приходится делить супружеское ложе. Сейчас она в Неваде. Замужем за владельцем ранчо.
— Она, должно быть, совсем дура? Я взглянул на нее и усмехнулся.
— Ты бы лучше следила за трансференцией. Худышка. — Я покачал головой. — Нет, тут, скорее, дело было не в мозгах, а в нервах. Бет девушка с головой. Просто у нее аллергия на всяческое кровопролитие. Как я подозреваю, ей всегда казалось, что я от нее что-то скрываю — конечно, так оно и было: я подчинялся приказу. — Я начал собирать ружье. — Ну вот, теперь оно должно стрелять немного лучше.
— Эрик!
— Да?
Шейла говорила тихим голосом.
— А ты не думал снова жениться? На ком-то, кто... ну, кто о тебе все знает и не имеет никаких предубеждений?
Я взглянул на одинокую фигурку посреди залитой солнцем пустыни.
— Не говори глупостей! Это же простой психический феномен. Ты его преодолеешь. Ты же сама так сказала. Она закусила губу.
— У тебя есть... подруга?
— В Техасе живет одна замечательная леди. И симпатичная. Я иногда провожу с ней отпуск.
— А она в курсе того, чем ты занимаешься?
— Я познакомился с ней на задании. Она была некоторым образом случайно замешана в одном деле. Да, она в курсе. Но у нее было четыре мужа, и она не ищет пятого, если ты об этом.
— А она... правда красивая?
— И молодая. И богатая. И ко всему прочему, она замечательный человек — хладнокровная, утонченная натура. Ты что хочешь от меня услышать — что я ухлестываю за отъявленной стервой?
Шейла коротко засмеялась.
— Ты любишь ее?
— Держи покрепче — я сгибаю! Ровнее держи! Хорошо. Мне-то казалось, что мы не будем болтать всякую чепуху про любовь и все такое...
— Не цепляйся к моим словам. Был у меня муж. Сущий зверь. Мразь, каких свет не видывал. То есть в буквальном смысле зверь — в физическом, интеллектуальном, моральном. Только это все проявилось уже после нашей свадьбы, а может, я просто была глупая, безмозглая девчонка и не раскусила его сразу. Это был человек, после которого тебе, если ты женщина, хочется истребить всех мужчин. В общем, я с ним развелась и вступила в нашу организацию, надеясь, что получу у них работу в таком духе. Уничтожение мужчин — эта миссия была по мне. Понимаешь, я его очень сильно любила. А потом была страшно разочарована, подавлена, растоптана...
— У доктора Томми на твой счет существует одна гипотеза, которая примерно соответствует тому, что ты мне сейчас рассказала. Впрочем, конечно, он это рассматривает под сексуальным углом зрения — как и все ему подобные умники. Эти ребята страшно боятся, что папа Фрейд откажется от них, если они будут интерпретировать человеческие недуги в ином ключе.
Она поглядела на меня исподлобья.
— А что тебе рассказывал доктор Стерн про меня?