Засада

— Ну, что-то о детской психологической травме — разумеется, сексуального характера. Томми, правда, пока что не усек ее природу, но уже догадывается, в чем суть проблемы. Но он искренне полагает, что в этой травме ключ к; решению всех твоих проблем.

Она расхохоталась.

— Слава Богу, детство у меня было самое нормальное. Таинственный незнакомец не преследовал меня в парке, на лестнице ко мне не приставал дворник. Нет, честно.

— Ты разобьешь Томми сердце, — сказал я. — Ну, тогда остается твой несчастный брак. Он говорил, что брак распался, причем одна сторона выдвигала обвинения в жестокости, в то время как другая — во фригидности.

Она поморщилась.

— Разве ты не знаешь, что, если мужчина хочет публично унизить женщину, он называет ее фригидной. Как же, интересно, доктор Стерн увязывает мою предполагаемую фригидность с тем фактом, что я отправилась в Коста-Верде с намерением, с добровольным намерением, соблазнить бородатого бандита, которого ни разу в жизни не видела?

— Томми будет уверять, что ты старалась самоутвердиться в глазах окружающих, подвергнув себя смертельной опасности. Ты хотела продемонстрировать — опять-таки себе и всем остальным, — что твой муж был просто бессовестным человеком. И согласно гипотезе доктора Томми, ты и в самом деле кое-что доказала: свою несостоятельность. Он полагает, что ты запаниковала, когда Эль Фуэрте начал выказывать к тебе мужской интерес, ты раскололась и завалила операцию.

Она отвела взгляд.

— А сам ты что думаешь?

— Не глупи. Я же мистер Генри Эванс, который провел с тобой в постели ночь, не забыла? Так что будем считать, что гипотеза о фригидности опровергнута. Но вопрос, что случилось с тобой в Коста-Верде, остается открытым.

— Я просто лопухнулась, — откровенно сказала она. — Ну, быть может, немного перетрусила. Нет, дело не в Эль Фуэрте. Просто я боялась, что попадусь и меня убьют.

— Так ведь это нормально. В чем же ты лопухнулась?

— Я завладела пистолетом. Его пистолетом. Он пригласил меня в свою хижину — все шло по разработанному нами плану — и широким жестом снял ремень с кобурой, чтобы я не поранила свою нежную кожу. Я схватила его пистолет. Но ведь ты знаешь, какой предохранитель у этих автоматических 45-го калибра. Если держать пистолет неправильно, эта чертова личинка на пружине стоит как мертвая и ничего не происходит, даже когда предохранитель снят и ты нажимаешь на крючок. У меня маленькая ладонь, и к тому же я немного волновалась. А у него была отличная реакция — такой прыти трудно было ожидать от человека его комплекции. Ну и вот, промешкавшись секунду, я свой шанс упустила...

Рассказ был вполне правдоподобный. Среди своих знакомых, из тех, кто имел в своей жизни дело с огнестрельным оружием, я не знаю ни одного, кого бы хоть раз не подвел предохранитель. Беда только в том, что я на своем веку наслушался массу правдоподобных рассказов. И знал, что она мне солгала. Там что-то произошло, о чем она то ли боялась, то ли стыдилась мне рассказать, — возможно, в самый решающий момент она “прокололась” куда более обидным образом, чем пыталась мне внушить.

Что ж, всякое бывает. Мне просто хотелось, чтобы она не чувствовала необходимости лгать и не думала, будто мне не наплевать, проявила она тогда мужество или нет. Я передернул затвор и передал ей ружье.

— Давай закончим нашу тренировку и поедем искать тень. Отстреляй еще пяток сто пятьдесят новых патронов, и посмотрим, насколько кучно эта штука теперь кладет. Потом сцентруем прицел с погрешностью три дюйма вверх на сто ярдов. Тогда на дистанции двести пятьдесят оно будет бить в десятку. Как плечо?

— Все нормально. Эрик?

— Что?

— Да нет, ничего. Пять выстрелов, говоришь?

— Пять.

— Когда-нибудь, — сказала она жизнерадостно, — я влюблюсь в мужчину, который удовлетворится тремя пробными выстрелами или будет сам пристреливать свои ружья.

Глава 16

На обратном пути я остановился у телефонной будки. Мне пришлось звонить на станцию, потому что абонент, с которым я хотел соединиться, получил телефон недавно, и его еще не внесли в городской справочник. Набрав нужный номер, я подождал довольно долго, но трубку никто не снял. По-видимому, ни Кэтрин Смит, ни ее так называемого “отца” дома не было. И не должно было быть, если они действовали, как я и предполагал.

Добравшись до мотеля, я увидел, что “фольксваген” Шейлы уже припаркован у ее двери. Я хотел зайти к ней, но потом решил, что мне ей сказать нечего, а если ей было что сказать мне, то возможностей для этого у нее было предостаточно. Ладно, черт с ней и с ее секретами. Как только я вошел к себе в номер, затрезвонил телефон. Я закрыл дверь, снял трубку и услышал ее голос.

— Мистер Эванс? Извините, что потревожила вас. Вы, верно, заняты...

Я стоял не шелохнувшись, крепко сжимая в руке трубку. Было всего лишь три слова, которые она могла употреблять: беспокоить, мешать и тревожить. Мне всегда казалось, что “тревожить” дурацкий глагол, совсем не подходящий для бытового приветствия, но это было кодовое слово, которым мы обычно пользовались.