Защита

Руки дико тряслись. Глянув через плечо, увидел за спиной у Дамы широкую нишу, уходящую на нижний этаж. Можно было либо сначала залезть статуе на руку, либо попробовать спрыгнуть прямо так, спиной вперед. Уперся, наконец, ногами, понадежней перехватился левой рукой, готовый в случае чего принять на нее весь свой вес. Невзирая на все свои природные инстинкты, заставил себя выбросить ноги перед собой и, когда все тело качнулось назад, в крайней точке размаха отпустил руки.

Приземлился на карнизе ниши на восемнадцатом этаже. Первым приветствием там мне было неистовое хлопанье множества крыльев и оглушительное карканье, так что пришлось опять спешно обнять статую и уткнуться носом в ее гранитные складки – пока городские вороны, возмущенные моим бесцеремонным вторжением в их тихий уголок, малость не угомонились.

Приливы адреналина никогда не доставляли мне особых хлопот. Я давно уже научился, как их использовать. Когда стоишь в зале, полном сотен людей, и все глаза устремлены на тебя, то испытываешь мощный выброс адреналина. А если не испытываешь, то ты не живой человек, а кукла. Все как в замедленной съемке. Секундная пауза становится трехминутным кошмаром, когда эта дрянь плавает у тебя в крови. Так и задумано. Затянувшееся мгновение дает тебе время решить: драться или бежать. Адреналин ускоряет реакцию и полностью рушит привычное ощущение пространства и времени. Каждый орган чувств напряжен до предела, каждая реакция отточена до бритвенной остроты.

Волевым усилием переключил свой организм на несколько передач вверх, сбросил обороты. Дал мотору немного остыть, поднял взгляд на только что проделанный до статуи путь. Та часть карниза, с которой я прыгал, практически полностью отсутствовала. Кирпич весь осыпался. Я глянул вниз на улицу. Никто не лежал там, глядя на меня пустыми глазами, никто не бегал вокруг, мерзко сквернословя и грозя мне кулаком. Обломки усыпали тротуар, но никто не пострадал. Слава богу, я в Нью-Йорке, а настоящие нью-йоркцы никогда не смотрят вверх. Откинулся на холодные кирпичи, поднял взгляд на спину Дамы. Она была частью игры. Адвокатов частенько спрашивают, как они могут кого-то защищать, если заранее знают, что по тому тюрьма плачет. Мне и самому много раз задавали этот вопрос, и я всегда давал на него один и тот же ответ: а мы таких и не защищаем. Исповедуем с подзащитными примерно тот же принцип, что и американские вооруженные силы относительно геев в своем личном составе: нет вопроса – нет ответа[18]. Никогда не представлял в суде тех, про кого знал, что они виновны, – по той простой причине, что никогда не спрашивал своих клиентов, действительно ли они совершили те преступления, в которых их обвиняют. Не спрашивал, потому что почти наверняка в ответ мне вывалили бы всю правду-матушку. А правде не место в суде. Важно не то, как было на самом деле, а что обвинение способно доказать. Беседуя с клиентами, на которых завели уголовное дело, я просто перечислял им, что у копов или прокурора на них есть, и спрашивал, что они по этому поводу думают. А дальше уж их собственный спектакль. Признаешь, что копы совершенно правы? Валяй, иди в сознанку, скидка за чистосердечное выйдет. Хочешь продолжить пляски с бубнами? Ладно, соглашусь, что ты был не при делах, попробуем тебя вытащить. Но все отлично понимали: если они скажут мне, что виновны в содеянном, но все равно хотят выиграть дело, то я просто умою руки. Таковы уж правила игры.

Нет вопроса – нет ответа.

Одиннадцать месяцев назад я понял, что на кону в таких играх могут оказаться человеческие жизни, и принял твердое решение ни за что на свете в них больше не играть.

Сердце немного угомонилось, и я перевел взгляд на маршрут, который еще только предстояло преодолеть, – на другой карниз, столь же узенький и сопливый на вид.

Звуки города все еще окружали меня со всех сторон, и в тот момент слуха вдруг коснулось что-то очень знакомое. Осмотрел улицу внизу – только редкие машины шмыгают туда-сюда. Народу практически никого. Придвинулся ближе к выступающему наружу карнизу, осторожно понажимал на него ногой, прикладывая все больший и больший вес. Вроде держит. Ступил – и тут же услышал это опять: ритмичное пощелкивание ударных, голос. И то, и другое было таким же родным, как мои собственные имя и фамилия. Команда – «Роллинг стоунз». Песня – Satisfaction. Играло где-то вдали и почти неслышно, но ошибки быть не могло.

Я знал эту песню, знал команду, знал владельца пластинки, что крутилась сейчас на проигрывателе. Музыка дала мне тот финальный толчок, в котором я столь отчаянно нуждался. Хватаясь за бок здания, я двинулся дальше по карнизу – и двигался уже без остановки. По мере моего продвижения гитара Кита Ричардса звучала все четче и четче. Совсем скоро я различил приветливый мягкий свет за окном футах в пяти о себя.

Шаркающие шажки сами собой ускорились.