Защита Ковача

Марьяша с ней согласилась. Хотя руководствовалась совершенно иными соображениями. В книжках, что она читала, ничего похожего у нормальных людей не встречалось. Значит, уродство… Никому не видимое, сидящее глубоко внутри, но все же уродство. А она-то, дура, гордилась, что все у нее по-правильному, все как у нормальных: и глаза два, и сисек две, и остальное все на месте и в комплекте… Украдкой поднималась на чердак, раздевалась там догола, сравнивала свое тело с картинками в анатомическом атласе, лежавшем в дедовом сундуке, убеждалась: да, она нормальная, в отличие от почти всех вокруг… И тут вдруг вылезло ТАКОЕ. Лучше помолчать… К тому же общество вполне может обнаружившийся талант себе на службу мобилизовать: разлучат сестер, будут использовать как живые рации… А она, Марьяша, не рация. Она человек.

В общем, скрывали, не говорили даже родителям. Хотя мать, похоже, в последний год перед гибелью о чем-то таком догадывалась… А Гунька знал точно. Но никому не рассказывал и не расскажет, на все происходящее наяву ему глубоко наплевать.

В результате Марьяша и сегодня никому не заикнулась о том, что произошло с сестрой пару часов назад, во время судилища. Спросят ведь первым делом: «Откуда знаешь?» – и что ответить? Мол, скрывали мы с сестрой много лет от общества свои умения? За такое, между прочим, могут крысятницей объявить и в Колодец наладить…

Теперь рассказать можно всем. Не об умениях – о схваченной Лизке. Отцу в первую очередь… Он, конечно, отморозок, но дочерей по-своему любит и порвет за них любого.

* * *

Ирка-давалка уже ушла, получив свое. А папаша не то при ее помощи прикончил канистру со свекольным первачом, не то добил потом в одиночестве, – и напрочь отрубился.

Марьяша трясла его, хлопала по щекам, терла уши – все впустую. Открывал на миг глаза, мычал что-то невразумительное – и снова в отключку.

Парни наперебой начали советовать проверенные способы протрезвления. Отцы у всех пили крепко, да и матери прикладывались. Жизнь вокруг такая, что если протрезветь и над ней призадуматься, то или в петлю лезь, или поскорее самогонкой залейся. Но так жили представители старшего поколения. Молодые другой жизни не знали, не ведали, считали эту нормальной – и квасили не в пример меньше родителей.

Поднимать папашу на ноги народными способами Марьяша отказалась. Даже если поднимут, какой с него прок, с такого синего… Сказала решительно:

– Пошли в управу. Расскажем все.

– А толку-то им рассказывать? – скептически спросил шестипалый Жуга.

– Они же власть… слуги народа. За людей должны вписываться, а как иначе-то? Для чего их общество назначало?

И Лизка, и ее сотоварищи власть всегда недолюбливали. Было за что, порой получали плетей за свои художества.

– Говно нынче у нас, а не власть, – припечатал Дрын. – Вот Мартын-смотрящий правильным человеком был. А нынешний… При нем таимся за болотами, как мандавошки в волосне, высунуться боимся.

Во многом он был прав: не герой новый смотрящий Семен, совсем не герой.

Марьяша выдвинула новый довод:

– Судья еще не уехал, если он прикажет – все мужики пойдут Лизку выручать.

Сказала – и тут же сама себе не поверила. Ходили как-то раз к Базе, и чем все закончилось?

– Х-х-х-хе… – начал было Чупа и опять застрял, махнул в расстройстве рукой и смолк.

– Хер Судья прикажет ему пососать, – вольно перевел Дрын попытку приятеля. – Думаешь, за кровососа пойманного нам хоть спасибо сказали? Ага, щас. Сами плетей едва не получили от судейских щедрот. Дескать, мы кровососов… как же он, хер безглазый, это назвал…

– Про-во-ци-ру-ем, – по слогам подсказал Хрюнчик, книжек он не читал, не имел такой привычки, но длинные и красивые слова коллекционировал, старательно запоминал и использовал в разговорах, но зачастую не к месту.

– Во-во… – кивнул Дрын. – Не подвиг, мол, совершили, а только обществу поднасрали.

– Так это вы?! – изумилась Марьяша. – Вместе с Лизой?

– А кто еще-то? Мы и броневик бы ихний захватили, уже придумали как… Сегодня должны были захватить, все готово было. Но они первыми успели, место нашей ночевки под утро обложили, ну и вот…

– И почему же вы все целые и вольные, а Лиза в лапах у кровососов? – напрямик спросила Марьяша. – Как оно так вышло? Бросили ее, а сами ноги унесли?

Все пятеро возмущенно загалдели, перебивая друг друга. Даже Щюлка, толком говорить не умевший, пытался что-то угукать своим маленьким круглым ртом, напоминавшим присоску пиявки.

История складывалась примерно такая.

Нет, никого они не бросали и никуда не бежали, да и некуда оказалось бежать, окружили их со всех сторон. Они дрались, они отстреливались, пока оставались патроны. Кровососов было совсем немногим больше, чем их, но Марьяша сама знает, как стреляют кровососовы тарахтелки и как эти гады боеприпасов не жалеют. У них тоже автомат был, трофейный, но всего один, и патронов к нему не так чтоб много. А тут еще здоровенный пулемет с броневика ударил, и совсем туго стало: от его пуль даже за самым толстенным деревом не спрячешься, насквозь прошивают.