Защита Ковача

Однако обижать Судью не хотелось… Смотрящий балаболит за столом больше всех, но решать все будет Судья, и никто иной.

Марьяша несмело пригубила, сделала на пробу небольшой глоток… и подумала: не компот, конечно, из сушеных яблок, но в сравнении с отцовской сивухой ничего, пить кое-как можно, обратно тут же не просится.

– До дна, Марьяха, до дна… – подбадривал смотрящий.

«До дна» она не осилила. Опростала три четверти объемистой стопки или около того, заела маринованным грибочком, потянулась за пирогом с другой начинкой.

– Молодца, – одобрил Семен, не придираясь к емкости, опустевшей не до конца.

Но тотчас же восполнил убыль, набулькал еще, а Судья заставил выпить и это. Вторая стопка проскочила не в пример легче. Этак и втянуться недолго, мелькнуло у Марьяши где-то на краю сознания, но она не стала заморачиваться. Не привыкнет: настоящей водкой угостили ее в первый раз и, наверное, в последний. А с сивухой ей не по пути, проверено.

С непривычки подействовало выпитое быстро. Пульс в висках стал ощутимее, в голове появилась легкая и звенящая гулкость…

Слова смотрящего скользили мимо сознания, не цепляли… Он говорил много, но нес какую-то пургу. О том, что живут они по-скотски, в грехе и безверии, и даже хуже, чем просто в безверии, вот-вот Колодцу начнут молиться, все к тому идет, – и оттого-то рождаются уроды в таких количествах, что скоро на нормальных станут смотреть, как на выродков. Но они это исправят, и очень скоро.

Марьяша перестала вслушиваться, заинтригованная тем, что происходило с ее бородатым соседом. Тот прекратил выпивать и закусывать, откинулся, привалился спиной к стене, сыто отдуваясь. Согласно кивал словам Семена, а на груди у него, под свободной одеждой, происходило какое-то шевеление. Казалось, что у как бы попа обитала там небольшая зверушка, крыса или хомуга. Или росло что-то, что у нормального человека расти не должно. Например, лишняя пара рук, – крохотных, как у младенца.

Может, после водки мерещится? Едва ли, о «белке» Марьяша знала предостаточно, хоть и понаслышке. Не вштырит так сильно всего-то с пары стопок. Разве что грибы в Матрениных пирогах не те, что для еды, а те, что для дурения головы.

Она чувствовала, что пьянеет все больше. И решила, что к водке больше не притронется, хоть Семен и накапал третью. Уважила пару раз, хватит.

Меж тем в речах смотрящего мелькнуло имя Лизы, и Марьяша усилием воли собрала мозги в кучку, начала вслушиваться. Говорил Семен вот что:

– Сеструху твою святой сделаем, великомученицей Елизаветой Затопской. Гордись! А когда паломники с других краев сюда пойдут, обитель отгрохаем, – может, ты в ней когда-нибудь до настоятельницы дослужишься…

– Нет, – сказал как бы поп.

– Чё нет-то сразу? Девка Марьяха толковая, книжек читала…

– Не Елизавета Затопская… Затопьинская, так оно лучше звучит.

Губы Судьи кривила усмешка, будто сказал поп нечто крайне смешное и глупое. А хранитель общака Выра так ни слова и не произнес, да и сам других не слушал. Зато жрал и пил за троих. Продолжал накладывать себе на тарелку и подливать в рюмку, когда остальные уже насытились и отвалились от стола. Ел быстро и шумно, как из голодных краев вернулся.

Слова попа и смотрящего, усмешка Судьи, чавканье хранителя подействовали на Марьяшу странным образом: она машинально протянула руку, машинально взялась за стопку… Поднесла к губам и осушила, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

И тут с ней произошло нечто непонятное… Все вокруг стало чужим. Люди. Предметы. Горница. Марьяша сидела и не могла взять в толк: где я? что я здесь делаю? кто эти люди?

Разговор превратился в бессмысленный набор звуков – она не понимала ни слова. Незнакомые люди сидели в незнакомом месте, ели, пили – она зачем-то находилась среди них. Она сжалась на лавке, не зная, что можно и нужно сделать… Хотелось закричать.

Закончилось все столь же быстро и неожиданно, как и началось. Она облегченно вздохнула, ответила смотрящему Семену, недоуменно вглядывающемуся в Марьяшино лицо, – а секунду назад он казался совершенно неизвестным, чужим мужиком… Примерещится же такое.

– Не знаю… наверное… – обтекаемо ответила Марьяша, не услышавшая вопроса, и ответила невпопад.

– Что ты, блять, не знаешь? – возмутился Семен, уже изрядно опьяневший. – Когда сестра твоя покойная родилась?! Так вы ж, блять, в один день родившись!

Марьяша вскочила. Выкрикнула, наплевав на все приличия:

– Она не покойная! Она жива!

Опьянение мгновенно улетучилось – а может, так лишь казалось. Марьяша говорила горячо, страстно, обращаясь только к Судье. О том, что рано записывать Лизу в покойницы, что она нужна была кровососам живой, значит, на Базе сразу не убьют, значит, можно вытащить. Кто захватил кровососа, тоже не забыла упомянуть, – и если Лизу на того кровососа обменять, еще захватит, она такая, она сможет.

Ей казалось, что слова звучат весомо и убеждают Судью, не могут не убедить. Хотя, может, и это лишь казалось из-за водки.

Когда ее запас аргументов иссяк, Судья поднялся на ноги. Сказал одобрительно: