Защита Ковача

Движения были просчитаны заранее, ничего лишнего. Чтобы изогнуться за спиной, поддернуть поближе полу халата, запустить пальцы в карман и коснуться рукояти скальпеля – на все это ее руке потребовалось около полутора секунд. Еще примерно половина секунды ушла на то, чтобы ухватить скальпель покрепче, выдернуть его из кармана и привести в удобное для удара положение. Итого две.

Две секунды – это, казалось бы, очень мало. Но все в жизни относительно и все субъективно…

Рука принадлежала Лизе лишь относительно, управляла ей Марьяша. А номинальная владелица конечности занималась тем, что забирала себе всю боль, ощущаемую рукой, и старалась не сдохнуть от этой боли.

И субъективно две секунды растянулись для нее в вечность… Леха по прозвищу Груздь мог вечность сократить, и изрядно, если бы протормозил, среагировал с запозданием на руку, стремительно дернувшуюся к дальнему карману. На беду, реакцию он имел отменную. А на занятиях по рукопашке он был одним из первых в батальоне, и сделал он все быстро и правильно: рванул заломленную руку Лизы дозированным движением, так, чтобы болевой шок мгновенно отбил охоту к любым попыткам двинуться, но не прикончил пленницу (инструкторы предупреждали: если переборщить, этот болевой прием может стать смертельным).

К дальнейшему преподаватели не смогли подготовить Леху Груздя, поскольку сами с таким не сталкивались, – и он все-таки тормознул.

Рука, обязанная замереть, продолжила движение, и не пустая, со скальпелем, и Груздь не мог понять, что из наблюдаемого им более удивительно и невозможно. То, что девка не парализована болью, хотя просто обязана подыхать от нее? Или то, что она не пойми каким колдовством, какой черной магией вернула себе скальпель, который он самолично пнул куда-то в дальний конец коридора?

Тугодумом он не был. Решил свою дилемму быстро, за доли секунды, и решил так: скальпель и его загадочная телепортация – вторично, разберется потом. А прием он, что называется, недотянул, дал маху. Немедленно попытался исправить промашку, и уже не осторожничал, не опасался прикончить Лизу болевым шоком (хотя за нее мертвую никакой премии не полагалось, наоборот, досталось бы от Ковача), – но когда в непосредственной близости от твоего живота остро заточенная железка, лучше позабыть о меркантильных интересах и лучше пересолить.

И он пересолил. От души.

Затем Леха вновь увидел невозможное, то, чего никак не могло быть…

Хотя, если разобраться, зрелище ничем не нарушало ни законов физики, ни законов прочих наук и не противоречило ни логике, ни банальному здравому смыслу.

Но в жизни все относительно и субъективно: в личной Вселенной мобиля с погонялом Груздь увиденное существовать не могло и с хрустом выламывалось за рамки мироздания.

Он увидел скальпель. Торчавший из его живота – внизу, где-то между пупком и пахом. Ушедший туда по самую рукоять – то есть неглубоко, сантиметра на три с половиной. Крови не было, боль не ощущалась, и это добавляло сюрреализма в наблюдаемое зрелище.

Скальпель был неподвижен. Рука, сжимавшая его рукоять, тоже. Груздю не суждено было о том узнать, но с рукой приключился краткий период безначалия: Марьяша, сделав обещанное, прекратила ей управлять, а Лиза еще не успела взять управление на себя, она была не в лучшей своей форме, потому что совсем недавно, две секунды и целую вечность назад:

Боль пришла не сразу. Сначала мир вокруг мгновенно и неожиданно превратился в огромную яростную вспышку, и первым делом она выжгла Лизе глаза, словно та решилась занять должность Судьи и заплатила, чем полагается.

Лиза, уже слепая, шагнула куда-то – или ей казалось, что шагнула, – и вот тогда пришла боль, но не в ее правую руку, та рука давно умерла, а мертвым больно не бывает.

Боль вонзилась в затылок тысячами обжигающих зазубренных игл и тут же раскатилась по телу со скоростью ударной волны взрыва. Лиза пыталась закричать и не могла. Глотка казалась перехваченной тугой петлей раскаленной добела проволоки.