Защитник

Релас стоял как статуя, глубоко дыша и всем видом выражая желание продолжить. В какой-то момент показалось, что решение повисло на волоске.

– Открой ворота, спартанец, – сказал Ксантипп. – Наше дело не терпит отлагательств.

Стражник покосился на них и скривил губы, будто его оскорбили.

– Значит, все так, как я слышал, – изрек он и, как проклятие, добавил: – Афиняне!

Ксантипп выдохнул гнев. Ему вдруг стала ясна цель спартанца. Победа заключалась в очевидном – не дать ему того, чего он так хотел. Релас, похоже, тоже это понял.

– Хорошо двигаешься для раба, – продолжил дразнить его спартанец.

Гоплит кивнул. Ксантипп указал на ворота, и стражник, сплюнув, сдался.

Стоя перед стеной, Ксантипп услышал, как снимают решетки и цепи. Потом двое мужчин взялись за железные прутья наверху. Ворота распахнулись, и гости не спеша прошли через них. Арка была низкая, поэтому афинянам пришлось вести лошадей, пригнув им голову. В конце короткого, тесного и холодного прохода виднелись еще одни ворота, ведущие на свет. Оказавшись на другой стороне, все обернулись – стена тянулась на запад и восток внушительной полосой каменных башен. Стоявшие на ней спартанцы хмуро смотрели на афинян сверху вниз, готовые, казалось, спрыгнуть в любой момент.

Стражник уже охладил свой пыл и теперь, когда брошенный им вызов остался без ответа, проявлял лишь холодное презрение.

– Спарта в трех днях пути к югу или в двух, если у вас срочное дело, – объяснил он, указывая дорогу. – Вы найдете эфоров на акрополе. Будьте почтительны. Не все, кого вы встретите, будут такими же терпеливыми или приветливыми, как я.

В ответ Ксантипп поблагодарил его, но стражник уже потерял к ним интерес. Убедившись, что ворота и туннель надежно заперты, он взбежал по ступенькам на стену. Там его встретили двое товарищей. Один толкнул его локтем в бок и что-то тихо сказал. Стражник, улыбнувшись, развел руками, и все трое отвернулись.

Ксантипп посмотрел на Кимона, затем на Реласа, к которому вернулось прежнее мрачное настроение. Продолжая путь, афиняне старались не обращать внимания на людей в красных трибомах. Судя по всему, в лагере разместилось двести или триста человек, готовых в случае необходимости защищать стену. Любопытство подтолкнуло некоторых оставить свои занятия и упражнения и подойти ближе к дороге. Вдалеке за несущим новости бегуном, голым, если не считать пары сандалий, поднимались клубы пыли. Ксантипп подумал о бедном Фидиппиде, который бежал из Афин в Спарту и обратно с сообщением о предыдущем вторжении. Четыре дня в пути, несколько часов сна. Несомненно, именно этот пробег, а не другой, от Марафона до Афин, стоил ему жизни.

– Релас, ты проявил большую сдержанность, – похвалил гоплита Ксантипп.

Вырастивший двоих сыновей, он знал, как важно произнести нужные слова в нужное время.

Немного подождав, он продолжил:

– Это делает тебе честь. Я этого не забуду.

Релас молча кивнул и слегка покраснел.

Они снова сели верхом и пустились рысью по дороге, оставив за плечами заходящее солнце. Ксантипп ничего не сказал, когда Кимон выудил из мешка мех с вином и предложил остальным, однако сам отказался. Временами Ксантипп понимал молодых людей примерно так же, как спартанцев или персов. Они все были странной породы.

Александр, царь Македонии, стоял перед афинским собранием. Его накидка и доспехи не скрывали ни ширины плеч, ни впечатляющего роста. Волосы у него были светлее, чем у Фемистокла, и на солнце выглядели как полированная бронза или золото.

В тот день на холм Пникс, не зря получивший название, означающее «столпотворение», пришло около двадцати тысяч человек. Весь город уже знал о присутствии македонцев в Афинах, и все хотели выяснить, что это может означать. Прекратились даже строительные работы, и на холме царила тишина, дул легкий ветерок.

– Говори, Александр, царь Македонии, – сказал Фемистокл.

Он сидел рядом с Аристидом, подняв над сиденьем колено и небрежно обхватив руками голень.

Македонец на мгновение обратил глаза к небу, подбирая слова.

– Вы уже должны знать, что я прибыл с миром, как посланник. Афины и Македония не находятся в состоянии войны.

Фемистокл хотел было ответить, но Аристид протянул руку и похлопал его по ноге. Фемистокл неохотно сдался и промолчал. Македонец, наблюдавший эту немую сцену, склонил голову в знак благодарности.

– Мне дано право быть голосом другого человека. Я доверенное лицо в лагере персидского военачальника Мардония. Более того, меня знают при дворе Ксеркса – великого царя и правителя Персидской империи.

В толпе послышалось недовольное ворчание, люди заволновались. Слишком многие потеряли друзей и близких при Саламине, чтобы терпеливо выслушивать, как союзник их врага восхваляет его в самом сердце Афин. Фемистокл перевел взгляд на Аристида и закатил глаза.

Царь Македонии подождал, пока шепот не утихнет, и развернул хрусткий свиток папируса. Руки его были сильны, движения точны.