Прежде всего вводится понятие публичной фигуры. Публичная фигура – это человек, который в силу своей деятельности отдает себя на суд общества. В первую очередь это депутаты, министры, деятели шоу-бизнеса, спорта. Они должны более терпимо относиться к критике, чем остальные граждане. Это не означает, что они вообще не защищены от ложных обвинений, но степень защиты публичного политика по сравнению с частным лицом понижается. У нас же ситуация до последнего времени была прямо противоположная: с повышением статуса растут взыскиваемые суммы, что противоречит международному стандарту такого рода дел.
Следующий момент – опять же срочность информации, попытки журналистов ее проверить. То есть при назначении компенсации морального вреда в обязательном порядке должны учитываться обстоятельства, которые свидетельствуют либо о вине журналистов и указывают на то, что это «заказуха», либо о том, что это было добросовестное заблуждение.
Принцип свободы массовой информации и право граждан получать информацию – основополагающие. По этой причине сформулировано еще одно требование. Компенсация морального вреда не должна быть очень большой, иначе наступает так называемый замораживающий эффект: слишком крупные суммы заставляют журналистов отказываться от разработки действительно острых тем. Это важно, потому что ошибки здесь возможны и неизбежны. Представляется, что нужно двигаться дальше и решать проблему кардинально, как в Соединенных Штатах Америки. Там есть первая поправка к Конституции – Билль о правах, где написано, что конгресс не имеет права издавать законы, ограничивающие свободу слова. Все. Поэтому, для того чтобы иск о защите репутации был удовлетворен, необходимо доказать злой умысел. Не просто заблуждение, а то, что при публикации определенных сведений преследовалась изначальная цель – опорочить лицо. У нас это считается уголовно наказуемым деянием, клеветой. Но вообще дела о клевете и оскорблении в значительной части государств уже переведены в гражданско-правовую плоскость. Недавно это сделала Украина.
Вероятность злоупотреблений при оценочных составах правонарушений возрастает. В конкретных делах разграничение описательных и оценочных суждений представляет большую сложность. Значение слов зависит от лингвистического и более общего, социального контекста. В одном контексте, к примеру, прилагательные «некомпетентный» и «ненадежный» будут оценками, в другом – накрепко привязаны к фактам и потребуют доказанности. В обоснование коснусь двух уголовных статей об ответственности за разжигание межнациональной, религиозной, социальной, классовой розни и о порнографии. Это норма оценочная. Надо ли вводить такую «экстремистскую» статью? Могу высказать свое мнение. Подобная норма невозможна в Соединенных Штатах Америки. Там караются только прямой призыв к насилию и, соответственно, действие, представляющее непосредственную угрозу. В Европе не так, и, в общем, здесь я должен сказать, что старушка Европа и Россия имеют право на существование такой нормы. Америка никогда не знала национальных или политических конфликтов. Расовая проблема – это совсем другое. Что касается Европы, то национальные и политические конфликты сотрясали ее на протяжении всей истории и сопровождались кровавыми событиями. Но применять эту норму надо, не толкуя понятие «экстремизм» расширительно.
Это, кстати, относится и к обвинению в распространении порнографии. Два примера. В 1996 г. мне довелось защищать Валерию Новодворскую. Она привлекалась к уголовной ответственности за разжигание ненависти к русскому народу, будучи, между прочим, сама русской.
Ситуация следующая: выборы 1995 г. в Государственную думу; избиратели голосуют не за Е. Гайдара и А. Чубайса, а за В. Жириновского и Г. Зюганова. Валерия Ильинична, последовательный либерал, возмущенная такими итогами избирательной комиссии, пишет статью (а перо у нее блестящее). За одно название статьи, я полагаю, ей надо было дать премию: «Не отдадим наше право налево!». А текст, за который ее привлекли к уголовной ответственности и даже посадили на скамью подсудимых, такой: «Нас создал Иван Грозный по своему образу и подобию. Как он запряг, так мы и поехали. Иван был псих, но не в медицинском, а в социальном смысле. Периоды кровавых казней, диких загулов сменялись у него столь же длительными периодами депрессии и упадка. Он создал нас с маятником маниакально-депрессивного психоза внутри. А лет через 100 это стало доминирующей чертой национального характера».
Мы, слава Богу, отбились. Моя речь была опубликована – я припомнил всех, кого мог: П. Чаадаева, М. Лермонтова, И. Тургенева, Н. Некрасова и, конечно, А. Пушкина:
Но сам факт: попытка сделать уголовным художественное слово, ведь приведенный текст – это даже не публицистика, а литература.