Защитник 80-го уровня

Процесс, казалось бы, не предвещал никаких сложностей: все подсудимые, как один, признавали свою вину в получении крупных сумм денег, исчисляемых десятками, а в отношении министра и его первого заместителя – сотнями тысяч рублей. Подтверждали ее показания многочисленных взяткодателей, а также изъятые значительные денежные средства и ценности. Но неожиданно в отношении большинства эпизодов возникла проблема правовой оценки – а взятка ли это? Ведь согласно традиционной формуле взятки в уголовном законе она вручается за совершение или несовершение в интересах дающего должностным лицом каких-либо действий, входящих в его служебные полномочия. Передача денег, как правило, под такое определение взятки не подпадала. Взяткодатели – начальники региональных управлений, директора хлопкозаводов, заведующие заготовительными пунктов в подчиненности у работников министерства не находились; те, конечно, знали о массовых приписках – об этом, как выразился мой подзащитный по Джизакскому процессу директор хлопкозавода Х-в, было известно каждому ребенку в республике, но сама мысль о том, что, приезжая в инспекционные поездки на места, они должны были разоблачать эти преступления, уверен, не посещала их в самом страшном сне – приписки, как я выше упоминал, являлись государственной политикой, проводимой реальной властью – партийной верхушкой Узбекской ССР. Следствие и не пыталось описать в обвинительном заключении получение (дачу) денег в соответствии с законом. В обвинении ответ на вопрос «за что?» давался конструкцией, не предусмотренной нормой советского Уголовного кодекса, – «за общее покровительство по службе».

Она последовательно перекочевала сначала в обвинительный приговор по нашему делу, потом в постановление Пленума Верховного суда СССР от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве», а затем воспринята и введена в ныне действующий Уголовный кодекс РФ. Думаю, новым поколениям юристов небезынтересно будет узнать, «откуда ноги растут».

Но в подавляющем большинстве весьма обильные подношения не вмещались и в такое расширительное толкование взяточничества. Вот, например, как раздавал деньги начальник Джизакского хлопкопромышленного объединения Ш-в – ему приписывали родство с самим Рашидовым, во всяком случае факты говорили о том, что двери в кабинетах Минхлопкопрома он «открывал ногой». По приезде из Джизака в Ташкент Ш-в посещал почти всех руководителей министерства, заводил разговоры «за жизнь»: осведомлялся о здоровье самого, жены, детей, обсуждал последний матч футбольной команды «Пахтакор» и, прощаясь, ничего не говоря, оставлял на столе конверт с деньгами – пять-десять-пятнадцать тысяч рублей. Вновь напоминаю: деньги тогда вообще имели весьма ограниченную цену – на них мало что можно было купить, сверх суммы порядка нескольких сотен рублей цена эта уменьшалась, для хлопковиков массовые приписки обесценили деньги вовсе. Стяжательство, страсть к накопительству поражают все-таки немногих людей. Большинство – нормальные потребители с отнюдь не чрезмерными материальными запросами. Не случайно немало подсудимых выдавали врученные им деньги в тех же конвертах, что и получали, – за несколько лет они так и не были потрачены.

Не стану скромничать, участие в процессе Минхлопкопрома считаю одним из самых удачных в своей обширной адвокатской практике. Изначально фигура моего подзащитного была наиболее выигрышной – он единственный из подсудимых обвинялся не в получении, а только в даче взяток. И в данном процессе директор Бухарского хлопкозавода Б-в оказался, поскольку изобличал в наиболее крупных взятках министра и нескольких его заместителей. Но главное, что выделяло его среди других фигурантов, – Б-в выдал «общак» своего завода в поражающей воображение сумме – 2,5 млн руб. Признание и деятельное раскаяние были налицо – подсудимый вправе с полным основанием рассчитывать на смягчение наказания. Но насколько? Санкции за неоднократную дачу взяток от санкций за неоднократное, а также лицом, занимающим ответственное положение, их получение, если отвлечься от возможности в последних случаях смертной казни, отличались незначительно – всего лишь на год по нижнему пределу: дача – 7 лет, получение – 8, верхний предел был одинаков – 15 лет лишения свободы. Следовательно, смягчить можно и, скажем, на 5 лет, и до минимума – на все 8. Защите надо биться за то, чтобы скинули больше. И зависеть это будет, рассудил я, не только от оценки деяния собственно Б-ва, но и от избранной шкалы наказаний другим подсудимым.

По счастью, так считал не я один. Процесс свел меня с Евгением Бару, защитником одного из заместителей министра. У Жени, с которым мы подружились, великолепные профессиональные мозги, позже в тандеме успешно провели с ним защиту по двум сложным делам. Мы оба поняли, что предъявление министру помимо взяток еще приписок означает, что ему готовят смертную казнь. А отсчет наказаний другим подсудимым начнется с самого сурового первому фигуранту.