Заскоки Пегаса

И обновленный Касперский уже не помог…

Елена Яворская Влюблённые

Не по Сеньке шапка, но по Сеньке Фенька,

будет на гитаре он для Феньки тренькать,

словно бы случайно тронет за коленку,

сбегает за пивом, ловко сдует пенку,

Фенька засмеется и закусит чипсом.

Купидон-проказник мимо не промчится.

Сенька – искуситель, Сеньке только двадцать,

будет Сенька с Фенькой в парке целоваться.

Фенька – продавщица, ей уже за тридцать,

С мужем-тунеядцем хочет разводиться.

Сенька – работяга, лучший слесарь ЖЭКа,

нет счастливей Сеньки в мире человека:

Сенька любит Феньку, Фенька любит Сеньку.

Остальное – сдуем, словно с пива пенку!

Анна Попова Кумир (злая шутка)

У ларька стоит с бутылкой,

Тянет чудный эликсир

Бывший мой избранник пылкий,

Нежной юности кумир!

Ах ты, прелесть! Ах ты, душка!

Как ты был красив и свеж!

А теперь – пивное брюшко

И внушительная плешь.

Безотрадная картина:

Взгляд рассеян и угрюм,

Двухнедельная щетина,

Мятый, вытертый костюм,

Окуляры минус десять,

Весь опух от кутежей…

Что ж ты, милый мой, оделся

Как на выставку бомжей?

…Снег, январь, стихи на крыше,

Был ты весел и влюблён…

Ты ли это, юный, бывший,

Златокудрый Аполлон?

Распустился, опустился,

Ожирел, обрюзг, обмяк…

До чего ж ты докатился

И в кого ж ты превратился,

Одураченный дурак…

Ах ты, рыцарь, свет в окошке!..

Сам себе уже не рад:

Та же должность мелкой сошки,

Что и десять лет назад,

Те же фразы краснобая,

То же грустное враньё,

На работе прозябая,

Ненавидишь и её!

Ну а я-то… как страдала,

Не хотела отпустить,

И с подружками рыдала,

И мечтала отомстить,

Опивалась валерьянкой –

В день четыре пузыря,

Чуть не стала графоманкой…

Всё, наверно, было зря!

Жизнь моя – сплошной сиропчик,

Сладкий, вкусный – только пей!

На работе всё тип-топчик,

В личной жизни всё о’кей,

И одежда – всем на зависть,

И бриллианты в сто карат!

Муж мой – писаный красавец,

Бизнесмен и меценат!

Лимузины, виллы, слуги,

Покупаю, что хочу,

А ещё я на досуге

Монографию строчу!

И в народе уважуха,

И в науке мне респект…

Ну а ты, властитель духа,

Где твой мощный интеллект?

Эх, судьба… тычки, ушибы,

Жизнь скатилась под уклон…

Парцифаль ты мой плешивый,

Полупьяный Аполлон…

Елена Яворская Порядок есть порядок

Старшина милиции Алексей Братенев выполнял особую миссию. Почётную, как не уставал напоминать молодёжи полковник Сливенко. Лёха оберегал покой слуг народа. Проще говоря, дежурил на входе в областную администрацию.

За три месяца пообвык, на службу ходил, как домой. Дома-то, в холостяцкой квартирке, всего и разносолов, что утром – глазунья, а вечером – омлет. От этого меню даже тараканы сбежали, в поисках лучшей жизни. А здесь гардеробщица, она же уборщица (на полставки), тётя Люся что ни день – пирожками угощает, с мясом, с картошечкой. На сыновей-балбесов жалуется: не едят мамкиных пирожков, все пиццы по телефону заказывают, в микроволновке разогреют – и давятся, пивом в нутро пропихивают, без слёз не глянешь. То ли дело – пирожки из духовочки, с пылу-с жару, домашние.

Лёха согласно кивал – и тянулся за пятым по счёту пирожком. Тёте Люсе на радость и себе на пользу.

Тётя Люся так и его и звала – «радость моя». Только ей он такую фамильярность и позволял. А вообще на службе он старался всегда быть подтянутым и серьёзным. Как полагается. «Порядок есть порядок!» – так неизменно заканчивал свои инструктажи полковник Сливенко. Лёха взял эту фразу на вооружение, наряду с табельным оружием. Оружие, по счастью, применять не приходилось (в глубине души старшина Братенев был пацифистом… а что вы хотите, после бабушкиного-то воспитания?), а вот фразочку – десять раз на дню.

– Гражданин, это не ко мне, это в бюро пропусков, там вам всё объяснят. Порядок есть порядок!

– Женщина, ну откуда я знаю номер мобильника Николая Константиновича? Звоните по внутреннему. Порядок есть порядок!

– Бабушка, до обеда пятнадцать минут… Пятнадцать минут, говорю! Не успеют вас принять. Приходите к двум. К двум, говорю, приходите! Порядок есть порядок!

Лёха любил порядок, как любят жену в первый месяц совместной жизни, – нежно и страстно.

– Ой, радость моя, какой же ты аккуратист, прям залюбуешься! – нахваливала тётя Люся. – На брючках стрелочки, на кителе ни пылинки. То ли дело мои балбесы, а ведь Борька-то уже женатый. А по тебе и не скажешь, что холостой!

Лёха даже сканвордов никогда на рабочем месте не разгадывал… разве что в обеденный перерыв. Одним словом, был образцовым милиционером, как сказал о нём однажды полковник Сливенко. И при всём при этом Леха воспринимал мир эстетически тонко, любовно. Бывало, сядет он в перерыв у окна – и созерцает ели, желтовато-зеленые, в солнечных бликах – будто бы в камуфляже, созерцает большую клумбу, на которой белые, синие и красные цветы образуют надпись: «Нашему городу – 300 лет»…

Стоп! В привычном, таком правильном пейзаже вдруг возникла лишняя деталь. Да что там лишняя! – просто отвратительная, оскорбляющая Лёхин эстетический вкус. Так, наверное, возмутился бы искусствовед, обнаружив в золотой шишкинской ржи заморенную лошадку кисти Сальвадора Дали.