Засланец

Преодолевать межзвездные расстояния одним махом способны пока только призраки, но мы найдем возможность перебросить сюда и остальных. Сверчкам ведь удалось создать галактическую империю. Получится и у нас. Мы разгадаем тайны Сверчков. Недаром отдал свою жизнь Тень на Дожде, недаром я блевал собственными кишками, погибая от лучевой болезни на Мерзлоте.

Бор, Мира, Дед – волновали ли меня судьбы этих людей? Были ли эти дикари мне хоть чем-то симпатичны?

Нет.

Карр Ящер, Хтор, экипаж «Рассвета» – волновали ли меня их судьбы?

Нет!

И одинаково не тревожило, что будет с потерявшими человеческий облик Суперами, а также – грезоманами, тунеядцами и неудачниками, населяющими Генезию. Я просто делал ту работу, ради которой был создан. Лишь мои собратья-призраки – единственные существа во Вселенной, которые вызывали во мне эмпатический отклик. И я всегда чувствовал их боль, за сколько бы световых лет они ни находились…

Кто-то хлопнул меня по грязному плечу. Я опустил лопату, обернулся. За моей спиной стоял начальник смены. Он был, как и я, – в чем мать родила, если не считать мокрой от пота набедренной повязки и обильной шерсти на пивном брюхе.

Чтобы не надрывать горло посреди шума машинного отделения, мы изъяснялись нехитрым языком жестов. Начальник по смене показал: мол, хорош гнуть железо, пора на воздух.

Я вонзил лопату в кучу угля. Поплелся по узкому коридору мимо громыхающих механизмов к трапу. Поднялся на палубу выше, проигнорировал шкафчик с одеждой, вышел на ют. Встретившийся мне старший механик бросил на ходу: «Ты дымишься!» Откуда ему было знать, что Дым – мой оперативный псевдоним.

Снаружи, само собой, лил дождь. Я вышел под этот холодный душ, шлепая босыми ногами по покрывающим палубу лужам. После шестидесятиградусной жары машинного отделения – под воду, температура которой не превышала пяти градусов. Такой перепад прочищал мозги, заставлял мое черствое сердце биться быстрее.

Дымы Котла-на-Реке давно растаяли вдали. «Рассвет» резво продвигался на восток. Из разговоров младших чинов я понял, что мэр Карр должен выступить в парламенте с отчетом об экономических показателях своего города. Судя по тому, что Карр непрерывно пил, едва поднялся на борт, а пустые бутылки выкидывал через иллюминатор, экономический прирост был незначительным.

Я стоял, наблюдая за тем, как лужи темнеют от угольной пыли, которую смывал с меня дождь. На заднем мостике кто-то ойкнул. Обернувшись, я увидел двух женщин, одна была гораздо старше меня, вторая – гораздо моложе. Обе носили плащи с поднятыми капюшонами, из-под которых виднелись чопорные шляпки. Супруга мэра и дочка мэра. Не упустят возможность побывать в столице. Наверное, пританцовывают в предвкушении, как пританцовывала Мира, когда услышала, что мы ненадолго останемся в Котле-на-Реке.

Я представил, как краснолицый и потный Боров носится по улицам, выискивая меня. А следом за ним семенит Мира. На ее маленьких, почти детских ногах – новенькие сапожки.

Потом до Миры и Бора доходит, что я их кинул. Боров говорит, что зря он меня сразу не прикончил. А Мира по-мальчишески сплевывает и начинает вертеть в руке «мотылек». В красивых глазах юной авантюристки стоят слезы, а может – влага от растаявших снежинок.

Видение померкло, растворилось в струях дождя.

Я поклонился дамам на мостике и пошел за одеждой. В отсеке было не протолкнуться: матросы с моей вахты успели на скорую руку принять душ, теперь натягивали белье, парусиновые штаны, чистые робы.

А в кубрике нас ждала еда: котел каши с мясом, корзина с хлебом, порезанным большущими ломтями. Мясо – филе стрекунов, которое по вкусу походило на лягушатину, крупа – непонятно какая, но вполне съедобная. Хлеб – грубый, но всегда в большом количестве. Так нас кормили.

Спать можно было в гамаке. Но ложились не сразу. Кто-то собрался вокруг ящика, который использовали вместо стола, чтоб поиграть в кости. Кто-то не прочь был потрепать языком на сон грядущий. Кто-то пошел покурить на ют.

– Странный! – позвали меня игроки. – Давай на полчекана, а? Покажи, как в вашей деревне дружат с удачей!

Поначалу я отмахивался. Было ясно, что матросня размечталась ободрать деревенщину как липку. Но призывы не прекращались. Тогда я подсел к игрокам и продул дневное жалованье – два чекана. Тогда от меня отстали, словно я вдруг превратился в невидимку.

Пока я проигрывал, за моей спиной завели любопытный разговор.

– Скилл я бы выложил вдоль дороги и проехался по ним на паровом катке, – говорил, размахивая руками, пожилой матрос с седыми бакенбардами, – и с удовольствием бы слушал, как хрустят их кости!

– Да ну! Ктулба с тобой! – возразили ему собеседники. – Кому нужна эта грязь? Построить вдоль расстрельной канавы шеренгой, и каждому – по пуле в затылок. И вся недолга!

– Вы не знаете, о чем толкуете! – возразил матрос с бакенбардами. – Эти ублюдки не заслуживают милосердной казни. Их надо жечь на кострах, колесовать и четвертовать, как поступали с разбойниками и колдунами в Становление…

– А если бы у тебя родился ребенок-скилл? – спросил чернявый матрос с серебряной серьгой в ухе.