«Засланные казачки». Самозванцы из будущего

Конвоиры пропали, Александра никто не держал, и он решил улепетывать подальше, прихватив с собою своего красноречивого друга – вот только тот уже куда-то исчез.

Наверняка Артемов быстро сообразил, что может начаться, и по своей натуре стал спасать самую дорогую для себя вещь – свою собственную задницу.

А вот казаки имели совершенно иное мнение, живо рассыпаясь и, залегая, громко передергивая затворы снятых винтовок. Из окна казарм тоже стали высовываться пулеметные стволы, обещая чехам фатальные неприятности – стенки вагонов и теплушек будут изрешечены за минуту, да еще разбиты фугасными снарядами в упор.

Хотя и станичников поляжет немало – казаки лежали открыто, и их просто выкосят пулеметным огнем.

– Щас начнется!

Поняв, что промедление смерти подобно, Пасюк мелкими шагами стал осторожно продвигаться к ближайшему зданию, как был пригвожден к месту звучным и властным голосом, в котором явственно слышалась нешуточная угроза и жестокость:

– Кто выстрелит, собакам скормлю!

Родион Артемов

Генерал в синем монгольском таарлыке, с галунными золотыми погонами был низкого роста, но держался так властно, крепко сжимая в руке ташур, что казалось, что он выше всех на голову.

Таких пронзительно-синих ледяных глаз, в которых плескалась черная водица жестокости и безумия, Родион еще ни разу не видел в жизни, они произвели на него жуткое впечатление. Впрочем, не только на него одного.

Нездоровая предбоевая суета на станции прекратилась, словно по мановению волшебной палочки. Сбежавшиеся со всех сторон казаки опомнились и стали изображать из себя случайных прохожих, спешащих по своим делам.

Перрон мгновенно опустел, на нем остались только подошедший генерал со свитой, цепочка охранников да неизвестно откуда взявшиеся конвоиры, которые встали рядышком с ним и Пасюком.

Дверь вагона открылась и на платформу спрыгнул чешский офицер, четко козырнувший генералу. Тот в ответ на приветствие нахмурился:

– Что это вы за балаган здесь устроили, капитан?!

– То большевицкие агитаторы постарались, ваше превосходительство! Вот он один из них, по дороге в наш вагон попросился!

– Я коллежский регистратор Артемов…

Родион сделал шаг вперед, но тут же был ухвачен за руки двумя казаками конвоя, что пришли с генералом. Только сейчас Родион заметил на их погонах странный синий значок, похожий на перевернутую свастику.

«А это что за фашисты?» – мелькнула мысль и тут же пропала. Он понял, что этот генерал и есть знаменитый барон Унгерн, прозванный Даурским вороном. Пощады от такого не дождешься, нужно было срочно выдумать такое, что может спасти жизнь.

– Я музыкант, получил направление в Иркутский гарнизон… А там приписали к Иркутскому казачьему полку, хотя по штату капельмейстер не полагается, ваше превосходительство!

– Не полагается! – после короткой паузы согласился с ним барон, уставившись на Артемова своим удавьими глазами – Родиону пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы выдержать этот взгляд.

– Бурдуковского ко мне!

Один из казаков стремительно бросился выполнять приказ остзейского барона, а тот повернулся к давешнему хорунжему, что сразу же стал преданно «поедать» глазами генерала.

– Я отдавал приказ не пить водку?!

– Виноват, ваше превосходительство!

Офицер посерел лицом и съежился чуть ли не вдвое, так, по крайней мере, показалось Родиону. Неожиданно Унгерн нанес удар ташуром, крепким монгольским посохом, прямо в лицо провинившегося, да так сильно, что сразу же брызнула кровь. И тут же последовал второй удар прямо по голове – хорунжий даже не пытался защищаться, стоически восприняв наказание, а барон продолжал избивать палкой, не выказывая ни капли эмоций, словно крестьянин, молотящий зерно.

– Хватит с тебя!

Унгерн удержал палку в руке, прервав экзекуцию и тихим голосом, более похожим на шипение змеи, произнес:

– Следующий раз расстреляю. Идите!

– Виноват, ваше превосходительство! Больше не повторится! – радостно гаркнул избитый в кровь офицер и тут же дематериализовался, словно джинн из бутылки, а генерал повернулся к подошедшему старшему уряднику, лет тридцати, с угловатым лицом и закрученными усами.

– Говорит, что приписан к твоему полку, Семен!

– Не знаю такого, ваше превосходительство. Я ведь в декабре семнадцатого уехал из Иркутска с атаманом Семеновым!

– Так спроси что-нибудь?

– Сейчас, – урядник повернулся к Артемову. – Скажи, господин хороший, на какой улице сейчас казармы полка стоят?

– На Красноказачьей! – с ходу ответил Артемов и тут же исправился, видя, как изменился в лице от его случайной оговорки урядник. – Большевики уже ее переименовали!

– А коновязи у казарм второй сотни стоят или третьей?

– У третьей, – без раздумья брякнул Родион, здраво рассудив, что лошадей посредине вряд ли держать будут.

– Верно, – улыбнулся Бурдуковский. – А скажи, в какую церковь ходят казаки на службу?

– В Харлампиевскую!

Ответ Артемова был мгновенным: из всех старинных церквей Иркутска только в ней, а именно там венчался адмирал Колчак еще в лейтенантском чине, он часто видел казаков.