«Засланные казачки». Самозванцы из будущего

Особенно четко это стало заметно сегодня, когда он приехал: и ждущий прислужник, и многие ламы, которые раньше проходили мимо, не замечая молодого молчаливого нукера, услужливо уступали ему дорогу и кланялись.

«И-ей! Я стану хамбо-батыром, нужно только подождать! Я выполнил задание, и теперь моя карма связана с кармой хамбо-эсэга, ведь это он меня послал туда! А его карма – это великая карма, возможно, и на меня падет ее сияние! Только не испортил ли я свою карму от общения с теми? Придется мне воскурить благовония и провести хуралы для очищения от скверны! А возможно, хамбо-эсэг приказал уже это для меня сделать? Однако, – память снова вернула его в недалекое прошлое, – как странны эти люди – айдагууй и налдагууй, так я их назову, когда предстану перед хамбо-эсэгом!»

Булат машинально провел по лоскутному одеялу, лежащему на низком топчане, убирая невидимые морщинки, и почувствовал под рукой твердое.

Ладонь мгновенно угадала очертания оружия. Так и есть! Он откинул одеяло. Словно молния поразила его, ослепляя, и он еле сдержался: сабля в богато украшенных золотом и костью ножнах тускло блеснула в скупом свете, падавшем из слюдяного окошечка за его спиной.

Булат зажмурился, доверив рукам право первым прикоснуться к драгоценному подарку…

– Хундэтэ!

В дверь постучали, но Булат, словно находился в ожившем наяву сне, и этот стук показался ему таким далеким, словно угасающее эхо в горах.

– Хундэтэ! Уважаемый!

Настойчивый стук усилился, и Булат с трудом вернулся к действительности:

– И-ей! Иду! Кто там?

– Хундэтэ Булат-батыр!

Худой как палка хуварак склонился в поклоне.

– Хундэтэ Булат-батыр! Панчен хамбо-лама ждет тебя!

Глава девятая. Александр Пасюк

– Да, это верно… Завербовали меня давно, еще в Тунке…

Пасюк говорил глухо, с трудом: каждое слово отдавалось жгучей болью – на этот раз отделали его не просто капитально, а превратили в вопящий клубок истерзанной плоти. Теперь он понял, все, что было с ними раньше, не более чем цветочки, а теперь пришлось вкусить и ягодки.

– И отправил тебя сюда Либерман выполнять приказ начальника Иркутской губчека Бермана!

– Да, меня отправил сюда Либерман выполнять приказ начальника Иркутской губчека Бермана… – как эхо повторил Пасюк, вот только скопировать самодовольный голос начальника контрразведки полковника Сипайлова, видом с вонючего хорька и повадками голодной крысы, он не смог.

Больно было до жути, и Александр отчетливо понимал, что если тихо сидящий в стороне китаец, профессиональный палач с невозмутимостью самого камня снова начнет над ним «трудиться, то он просто сойдет с ума, а потому он избрал единственную тактику – охотно соглашался во всем с полковником.

– И ты должен был привлечь к мятежу сотника Воротникова, хорунжего Сизыха и тех казаков, что давно были ими завербованы?!

– Давние они агенты ЧК, сволочи красные. И сотник Воротников, и хорунжий Сизых, и казаки, что давно предаться большевикам решились…

Слова слетали с разбитых губ легко, только болело тело. Угрызений совести в том, что он фактически своими показаниями губит не один десяток людей, у него не было – так и так Сипайлов их убьет, а его показания дело десятое и большой роли не играют.

Найдутся и другие – два часа назад надрывно кричал где-то рядом бедняга Артемов, даже сквозь кирпичные стены доносились животные вопли истязаемого насмерть человека.

Но сейчас стало спокойно и тихо, как и здесь – там, а он мог поспорить в том на что угодно, тоже пошел процесс «чистосердечного раскаяния и добровольной помощи следствию».

Еще бы не признаться!

Вряд ли с таким огоньком даже лучшие палачи из ЧК трудились – сам Пасюк продержался едва полчаса, доведенный пыткой до умоисступления. Куда там катам Ежова или Берии…

– Вот и хорошо, что ты такой понятливый. И зачем упирался, муку терпел? Дурашка!

Теперь Сипайлов изображал из себя доброго папика, которому бы он со всей сыновней ласкою вонзил бы осиновый кол в грудь. И с полным удовольствием!

В свое время Александр взахлеб прочитал романы Константина Седых – в «Отчем крае» тот описал этого Сипайлова, как ему тогда показалось, исключительно черными красками.

Тогда Пасюк решил, что писатель выполнял политический заказ и сгустил цветовую гамму, но сейчас он осознал со всей отчетливостью, что оказался прав – кривил душою уважаемый автор, еще как кривил, в розовых тонах этого законченного упыря описал, коего даже мерзавцем назвать язык не повернется.

Да и он сам бы не поверил, сославшись на ложь большевицкой пропаганды, пока на собственной шкуре не испытал, кто такой этот подручный Унгерна. С такой сволочью, что носила полковничьи погоны на плечах, победить Белое движение не могло ни при каком, пусть даже наимудрейшем главнокомандующем…

– Золотишко у тебя откуда? Да еще с полфунта монетами, что собрали. Только не ври мне, что монгол вам с коня мешочек бросил!