— Прости, значит, — прошипела она, и… мне пришлось выслушать всё, что она думает обо мне: что я безответственная, эгоистка, хреновая подруга, и прочее-прочее.
Имеет право высказаться.
Я по-прежнему считаю, что должна была уехать. Не могла я иначе, я себя без кожи чувствовала — мясом, оголенными нервами. Казалось, еще один удар, и я бы не оправилась. Мне нужно было так — полное одиночество!
Но я жалею, что не нашла в себе смелости сообщить Кристине и Марату что жива, здорова. Могла ведь устроить это — с левого телефона, или через интернет, хоть как-нибудь. Могла и должна была, но теперь-то что.
— … обидно, что ты не считаешь меня подругой, — выдала Кристина, наконец, и выдохлась кричать и обвинять меня.
— Прости.
— Да что мне твое «прости»? Я не верила ведь что ты сама уехала. Думала что случилось что-то. Мы же разговаривали с тобой, ты уверяла что не собираешься из своего дома уходить! Смеялась над моими шуточными предложениями сбежать! Что я должна была подумать — что ты сама решила уехать? Или что-то плохое? Столько людей у нас в стране каждый день исчезают, без вести пропадают. Маньяки есть, торговцы людьми, я уже думала что тебя за границу увезли в сексуальное рабство, блин, а ты сама решила уехать, и… блин, обидно, знаешь ли!
— Знаю. Всё знаю, со всем согласна. Прости, правда. Мне жаль, Кристин, я не думала ни о ком, только о себе. Простишь?
Дышит, сопит в трубку. Злится, что-то матерное бормочет, явно нелестное для меня.
— Я подумаю. Но совести у тебя нет.
— Уже есть.
— Сомневаюсь. Ладно, ты уже приехала? Почему по телефону решила извиниться, а не лично? Я беременных не бью, если что, могла бы и лично прийти с бутылочкой вина, трусиха.
— С Маратом беда случилась, я пока неотлучно в больнице, — принялась я рассказывать Кристине о том, что случилось.
После разговора с ней стало легче. С остальными приходится держать марку, быть бодрой, верить в хорошее, и показывать это всем своим видом. А с Крис можно было отпустить себя, и банально поныть, попричитать, показать свой страх, озвучить самые страшные предположения, которые усилило то, что Марат не хочет нас видеть.
Вдруг он настолько подавлен, потому и хочет побыть один? Вдруг ему очень больно? Вдруг… да мало ли этих вдруг?!
В больнице безвылазно остаемся только я и Наташа, братья Марата сменяют друг друга, так как у всех работа. Иногда Давид, муж Наташи, заставляет её поспать, прогуляться по территории, а меня ежедневно таскают на осмотр, чтобы удостовериться что я здорова.
Максим приехал вместе с маленькой Алисой. Мы в палате, сидим за столиком, Лиска сидит у меня на коленях, и мы обедаем. Телефон Марата, который я держу у себя, сигнализирует о видеозвонке:
— Руслан, — сказала я.
— Я сам отвечу. Тебе с ним лучше не общаться. Надеюсь, ты ему не отвечала? — нахмурился Максим.
— Нет.
— Я поговорю, — Макс забрал телефон, и вышел из палаты, которую мы все делим между собой.
— Не обращай на Руса внимание. Он… сложный у нас, — Наташа опустила глаза. — Характер такой. И Максим прав: тебе лучше с ним пока не общаться.
— Хорошо, — кивнула.
Если бы я чувствовала себя более сильной — ответила бы Руслану, позволила бы ему выпустить пар. Но сейчас мне тоже нужно быть эгоисткой, чтобы продолжать держать марку, а не сопли по лицу размазывать. Так что Руслан подождет. Уверена, когда он вернется из Штатов, первым делом он навестит меня, и выскажет все, что думает. А я выслушаю.
— Алика Владимировна, — к нам заглянул Владимир, и Наташа подскочила. — Марат Вадимович просит вас зайти к нему, если вы не заняты.
— А я?
— Пока только Алику Владимировну звал.
— Я поговорю с ним насчет тебя, Наташ, — передала ей раскапризничавшуюся Алису, и выбежала из палаты.
Как всегда бывает при стрессе, у меня мало того, что сердце начало заходиться, так еще и пальцы на руках стали мерзнуть. И чертова одышка. А еще липкий страх: а ну как сейчас зайду, а Марат выскажет мне, как я его достала, и как он жалеет о нашей встрече! Я-то не стеснялась в своих речах в свое время. Причины были. Но и у Марата теперь они есть. А я знаю, если услышу такое от него — не выдержу, рассыплюсь. Больно это! Очень!
У входа в палату я шумно выдохнула, и вошла. Пищащих приборов нет, трубок и прочих ужасов — тоже, только капельница. Марат лежит, накрытый простыней, свисающей до пола. Выглядит он плохо. Но еще хуже он выглядел, когда мы летели в самолете сюда.
— Марат, — прошептала, и подошла к нему.
— Привет. Надо же, ты здесь.
Я так соскучилась по его голосу! Так соскучилась!
— Ну конечно же, я здесь, — опустилась на стул, и несмело прикоснулась к его запястью. — Где мне еще быть?
— Тебе? Вариантов много, — хмыкнул он.
— Я с тобой. Если нужна еще. Даже если не нужна — останусь.
— Значит, решила?
— Да, — кивнула, и голос у меня твердый. — Прошлое — в прошлом, всё, баста. Марат… ты простишь меня? Я не знала что так получится, если бы я только могла всё исправить, я бы…
— Ну всё, хватит, — поморщился он. — Аль, скажи честно, ты осталась из-за жалости? Из-за чувства вины?