Заставь меня остаться (СИ)

Марат очень быстро отошел от наркоза. Сначала к нему не впускали вообще никого, а затем… затем Марат разрешил войти только своему начбезу. Сначала мне даже плевать на это было, я просто радовалась, что он очнулся, и так быстро оклемался после наркоза — помнила как папа после удаления аппендикса еще неделю не в себе был. Это же хороший признак, это значит, что у Марата крепкое здоровье, раз он вертолеты не ловит после усилий анестезиолога!

Но сейчас, спустя два дня, я начинаю испытывать солидарность с Наташей. Какого черта Владимира Марат видеть хочет, а нас — нет?!

— Он не хочет видеть только меня, или всех остальных тоже? — спросила я тихо.

— Приказ — никого не впускать. Только врачей и меня.

— Но…

— Алика Владимировна, это приказ!

— Да понимаю я, — съежилась от накативших эмоций. — Владимир, но почему? Только не говорите что не знаете! Почему Марат не хочет нас видеть? Ладно меня, я могу это понять, но остальных-то почему?

Молчит. Делает вид, что мой вопрос его не касается, и что вообще со мной незнаком.

Я устало облокотилась о стену, и закрыла глаза. Дни были абсолютно сумасшедшими: ранение Марата, операция, а теперь вот это всё. Лучше бы Марат разрешил мне войти, и… не знаю, пусть бы в лицо мне плюнул, идиоткой обозвал, да что угодно лучше, чем дистанция! Я знаю, что он в нескольких метрах от меня, но видеть его, говорить с ним нельзя. Просто потому что Марат не хочет.

— Алика Владимировна, — тихо окликнул меня Владимир, и я открыла глаза. — Думаю, дело в том, что Марат Вадимович не хочет, чтобы его видели ослабшим. Подождите немного, и он захочет всех вас увидеть. Он приказал мне, чтобы я держал его в курсе вашего самочувствия, так что дело не в вас, а в нем. Я так думаю, — пожал он плечами.

Это я и пересказала Наташе, которая вернулась от главврача ни с чем.

— Не думала что наш Марат такой закомплексованный. Вдобавок — эгоист! Не хочет, чтобы мы его слабым видели, угу, будто нам легче его вообще не видеть, гадать, как он там, представлять самое худшее.

— Наташ…

— А вот я пойду к Владимиру, и начну рыдать. Я долго умею плакать, навзрыд! Может, тогда у Марата совесть проснется — что беременную тетку свою довел до истерики, — она рванула к двери, но я удержала ее.

— Не нужно, пожалуйста. Давай дадим ему время. Хочет побыть один, не хочет демонстрировать слабость — хорошо, потерпим. Сейчас он имеет право побыть эгоистом, так ведь? Наташ, — я сложила ладони в молитвенном жесте, — ну пожалуйста! Мы же не в таком уж неведении — с Владимиром разговариваем, врачи нас держат в курсе. Просто подождем, договорились?

— Уф, ладно, — махнула она рукой. — Но я Марату все выскажу потом! Как подросток себя ведет!

Я кивнула, чтобы Наташа думала, что я согласна с ней. И я отчасти согласна, но кто знает, как бы я себя вела на месте Марата. Едва он проснулся, пришел в себя, врач поговорил с ним. Рассказал про ход операции, про повреждение позвоночника, про эти пресловутые проценты и вероятности. Мы все в неведении, как долго Марат будет прикован к кровати, даже врачи, есть только проценты. Десять — что на ноги он не встанет никогда.

Десять — это маленький процент. Я покупала крема для лица, где была десятипроцентная вероятность, что меня обсыплет прыщами. Я пила лекарства, и была незначительная вероятность того, что сердце не выдержит. Я плавала в океане, плюнув на штормовое предупреждение и вероятность того, что меня могло унести в открытый океан волнами.

Десять процентов — это мало. Мало для всего, кроме вероятности не встать на ноги. Десять процентов с оговоркой «примерная вероятность».

Я вспомнила про обещание себе быть ответственной, спросила про Счастливчика — накормлен ли мой пес, выгулян ли. Выяснила, убрана ли квартира Марата, и готов ли к проживанию дом. Успела и с врачом поговорить: чем оборудовать дом, чтобы Марату было удобно. Врач подтвердил то, что я уже понимала, зная Марата: он хочет уехать из больницы как можно быстрее.

Этим я и занималась следующие два дня — висела на телефоне, устраивая нашу жизнь. Нужна комната для реабилитации, тренажеры, которые в любом случае понадобятся. Спальня должна быть на первом этаже. Коляска тоже необходима. Понадобится реабилитолог, массажист — но всё это позже, когда Марат окончательно отойдет от операции.

— Ну что? Марат готов с нами встретиться?

— Пока нет, — ответил Владимир.

Привычный ответ.

Набрала Кристину, ее номер забит в телефоне Марата.

— Да, алло.

— Привет, Крис. Это Алика.

— Живая? Слава Богу, — заорала она так громко, что я на пару секунд убрала трубку от уха. — Ты где была? С кем? Блин, я уже в телек хотела обращаться, в передачи по поиску людей! Объявления распечатала, наклеила, но твой Марат заставил их убрать, прикинь! Типа только внимание привлекать, не поможет. Говорил что ты сама свалила, но это же бред… это же бред, да?

— Сама. Прости. Уезжала, и вот, вернулась.

— Сама? Типа ты сама решила уехать молча?

— Да. Прости что не звонила, Крис.