Заставь меня жить (СИ)

Увидев меня, эльф вздрагивает всем телом, но всё же начинает приближаться, а трепет больших полупрозрачных ушей выдаёт его страх.

- Гарри Поттер, сэр, Добби так рад вас видеть. К сожалению, Добби немного занят…

Тонкие узловатые пальцы протягиваются к заветному флакону, но я поднимаю его так высоко, чтобы эльф не смог достать, и разглядываю на просвет. Солнечные лучи играют в резных боках флакона, поджигая пыльцу, которая теперь напоминает стружку драгоценного металла.

- Я уже заметил. Так и не признаешься, зачем ты крадёшь зелья и прочие ингредиенты, принадлежащие профессору Снейпу, а сегодня ещё и еду таскаешь с кухни? – намеренно выделяю интонацией глагол «крадёшь», в тихом ликовании наблюдая, как лицо эльфа вытягивается от смеси изумления и оскорбления.

- Добби – честный эльф, он никогда не стал бы брать вещи без разрешения профессора Снейпа! – ноздри длинного носа начинают трепетать от обиды, сам эльф крепче перехватывает свою ношу и прячет её за спиной.

- Значит, он разрешил тебе брать их? Насколько я знаю, профессор никому не позволял притрагиваться к его зельям, а раз тебе разрешил, значит, сам он временно не имеет к ним доступа. Если я всё правильно понял, это может означать только одно: профессор жив, а ты носишь ему зелья. Вопрос лишь в том, куда ты их носишь?

Хитро прищуриваюсь, наблюдая за тем, как эльф явно начинает нервничать, осознав свою ошибку. Не теряя времени даром, делаю короткий, но осторожный шаг по направлению к Добби, но он отшатывается от меня, как от молнии. Чувствуя, что я сам уже начинаю потихоньку заводиться, приседаю на корточки и вцепляюсь пальцами в худые плечи эльфа.

- Скажи мне, Добби, где он прячется? Ведь ты знаешь, где он.

В ясных голубых глазах мелькает панический страх, моим ладоням передаётся крупная дрожь, и мне на долю секунды становится жалко несчастное существо.

- Гарри Поттер, сэр! Добби не имеет права ничего рассказывать, отпустите меня…

- Это он тебе приказал молчать? Снейп, да? – горячо восклицаю я, и, видимо, в моих глазах появляется что-то такое, отчего эльф замирает, только кончики смешных ушей продолжают мелко подрагивать.

- Вы так беспокоитесь о нем… – произносит он тоненьким голоском, а я моментально ощущаю, как к скулам приливает жар. – Мне жаль, сэр, но я действительно не имею права что-либо говорить.

В больших глазах-блюдцах появляется печаль, мои пальцы сами собой разжимаются, и я не предпринимаю ровным счётом ничего, когда Добби забирает у меня флакон и растворяется с коротким щелчком длинных пальцев.

С трудом разгибаю словно налитые свинцом колени, тяжело прислоняюсь к каменной стене, дышу быстро и рвано, взгляд в отчаянии цепляется то за густые тени под самым потолком, то за едва различимые ниточки паутины, дрожащие на кованых канделябрах, освещающих вход в кухню, откуда дразнят обоняние сводящие с ума ароматы ванили и какао.

Моя теория ужасно хромает, но если она верна, получается, Снейп действительно жив.

Злость стремительно разрастается во мне, как грозовая туча, неотвратимо поглощающая ясное небо. Злость на столь скрытного Снейпа, на Дамблдора, который, как и Добби, ничего не хочет мне рассказывать. На самого себя. На своё неукротимое желание найти хотя бы малейшую подсказку, микроскопическую гарантию того, что профессор всё-таки вернётся. Я так свято верю в это, что просто не представляю: а вдруг всё напрасно? Вдруг я впустую трачу силы и нервы, топчусь на одном месте, не способный отыскать в себе силы принять горькую правду?

Только прагматичный ум всё ещё берёт верх. Раз нет доказательств его смерти, значит, надежда есть. Ведь она, как говорится, умирает последней.

Оттолкнувшись от стены, выставляю ногу вперёд для того, чтобы сделать первый шаг, как вдруг…

Резкая и сокрушительная головная боль.

Непроницаемый вакуум в сознании и высокий, властный голос.

Чужой голос в моей будто одеревеневшей голове:

- Гарри Поттер…

====== Глава 25 ======

Лучи яркого полуденного солнца проникают между шторами кремового цвета, мягкой поступью домашнего кота подкрадываются к серванту, запрыгивают на уютное кресло и задерживаются на крышке старого пианино.

В гостиной пахнет пылью и немного мятой, тонкие ниточки паутины золотятся на солнце в углах под потолком, а на подлокотнике дивана висит кем-то забытый клетчатый плед.

Пальцы ног утопают в густом ворсе ковра, приятно щекочущем ступни, когда я подхожу к пианино. На лакированной поверхности крышки покоятся микроскопические частички пыли, которые пугливо подпрыгивают и начинают кружиться в затейливом танце, стоит подуть на них.

Инструмент расстроен и с неохотой откликается на неумелые прикосновения к пожелтевшим от старости клавишам. Резкие негармоничные звуки разливаются в гостиной, удивительно дополняя яркий и настойчивый образ летнего солнца.

Улыбнувшись собственным мыслям, бесшумно опускаю крышку: к сожалению, я не силён в музыке.