Застава на Аргуни

— Надо бы, товарищ лейтенант, выбрать как-нибудь времечко да привести в порядок. Обветшало наше дорожное хозяйство…

Торопов слез с коня, набросил поводья на сучок, спустился к речушке. Спешился и Пушин.

Лейтенант зачерпнул пригоршню родниковой воды, стал пить. Сержант стоял чуть в сторонке и, прищурившись, поглядывал на его осунувшееся лицо.

— Некогда все, руки не доходят, Иван Емельянович, — ответил с большим опозданием Торопов.

«Неужели он считает, что мы дурачки и ничего не видим?» — подумал с обидой Пушин. Закурив, он сказал:

— Конечно, работенки у вас много. Ничего не скажешь…

Торопов пристально посмотрел на сержанта. В его голосе он уловил насмешку.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего… Работенки много…

Поехали дальше. Пушин, перебирая гриву коня, смущенно сказал:

— Товарищ лейтенант, ребята волнуются… Не знаю уж, как и начать… Больно дело-то щекотливое…

— А вы говорите прямо, как мужчина мужчине, — покраснев и не глядя на Пушина, произнес Торопов.

— Вот и я так же думаю, — приободрился Пушин. — Все мы добра вам желаем. Одна солдатская семья… Нехорошо ведь получается… Разврат.

— Любовь, а не разврат, сержант, — тихо ответил Торопов, глядя куда-то вдаль. Их лошади шли рядом.

— Пусть даже так… А Панькин? А ваша дружба с ним? А его семья? А ребенок? Все же летит к чертовой матери!

Торопов молчал.

— Тут, конечно, разобраться нелегко. Но только бойцы не на вашей стороне. Бросьте все. Пусть будет тяжело только вам одному. Вот и все, что я хотел сказать.

— Спасибо за откровенность, — проговорил Торопов. — Только о таких вещах говорить невозможно. Это вам не лозу рубить: выхватил шашку, махнул — и готово. Все решить можем только мы: я и она. И мы уже решили. Понятно?

Торопов ожег плетью коня…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Князь лежит на стареньком, с ободранной спинкой диване в квартире своего закадычного друга, хорунжего Приходько. Сквозь занавески светит солнышко. По стене бегают тепленькие зайчики. В комнате пахнет ладаном, корицей, шафраном.

Новиков приехал из Хайлара и теперь отсыпается после трудной дороги по тайге и сопкам Трехречья. Сутки он провалялся в постели. Не хочется вставать и сейчас. По телу приятной истомой разливается лень.

Хозяева ушли к заутрене. Гость закуривает, берет с табуретки прошлогодний «Рубеж», начинает листать пожелтевшие страницы. На глаза попалась перепечатанная из газеты «Мансю Ниппо» статья о падении острова Сайпан: «…Когда пробил последний час и солдаты противника, как призраки, появились перед глазами тяжелораненых ниппонских воинов, раздались душераздирающие крики: «Прощай, Япония! Прощайте, отцы и матери! Банзай!» Последние защитники Сайпана, повернувшись лицом в ту сторону, где находилась родина, совершили молитвенный обряд «Наму Хатиман Дайбосацу»[4], обнажили животы и вонзили в них ножи…» Статья благоговейно призывала: «Склоним наши головы в благодарном поклонении душам павших смертью отважных героев!»

— Склоним, склоним… Куда денемся… — говорит с безразличием Новиков и переворачивает страницу. Его внимание привлек отрывок из романа Камилы Бове «Сказочный принц». Князь пробует читать, ищет чего-нибудь пикантного и, не найдя, бросает журнал.

С улицы доносится звон церковного колокола, тоненький и протяжный. Новиков закидывает руки за голову, прислушивается. Он никогда не был набожным человеком, но всем сердцем любил церковные ритуалы, с их молитвами, песнопениями, хоругвями, с их торжественными, возвышающими чувства христианскими обычаями. Сегодня он умышленно отказался сходить на молебен. Не хотелось, глядя на захудалую церквушку, портить воспоминания детства.

Новиков опять закуривает и, пуская в потолок струйки дыма, закрывает глаза. На память приходит крещенский парад в столице, накануне мировой войны. Единственный раз посчастливилось Новикову побывать на таком параде. Но как он врезался в память!

…Движутся эскадроны тяжелой гвардейской кавалерии, величаво едут кавалергарды, желтые и синие кирасиры. От сытых коней поднимается пар. У огромных, как на подбор, всадников поверх шинелей кирасы, на головах каски с орлами.

…Дальше — легкая кавалерия. Гусары, уланы, казаки… Потом пехота… Под известный всему миру марш проходит развернутым строем Петровская бригада, Преображенский и Семеновский полки. Какие великаны! Как отдается в морозном воздухе их могучий шаг, как стройно колышутся ряды!

…Парад принимает невысокий человек с чуть рыжеватой бородкой. Под ним легко гарцует породистая, красивая лошадь. У последнего императора поразительные глаза, движения пластичны и изящны. Как он сливался с общей картиной монументального могущества России, с каким восхищением глядел Новиков на этого человека со спокойным взглядом, сверкавшим из-под маленькой барашковой шапочки!

…Столько войн, блистательных побед, подвигов! И все — прахом! Последние надежды рушатся… Ну, Япония — куда ни шло. Эти косоглазые макаки никогда и воевать-то по-настоящему не умели. Но Германия? Германия! Такая махина — и вдруг… Дойти до Волги и пасть под натиском сермяжной орды! Это как понять? Нет! Уму непостижимо…