Застава на Аргуни

— Когда мне доложили о том, что произошло на Стрелке, я, честное слово, не поверил, — говорил он. — Уж очень нелепым показалось все это. Зная несколько лет семью Панькиных, я не мог допустить мысли, что Нина Сергеевна способна на такой шаг. Но сейчас речь идет не о ней. Речь идет о Торопове, и я скажу все, что о нем думаю.

Бакланов откашлялся, взял со стола пресс-папье, покачал его на руке, будто взвешивая, и продолжал:

— Слов нет, не каждый человек сразу раскроет душу. Иной хорошее долго прячет в себе. С таким человеком надо много пожить, прежде чем сумеешь убедиться, что душа у него чистая, как самоцвет. Таким мне представляется старший лейтенант Панькин. За внешней суховатостью его скрывается доброе сердце, здравый ум, уважение к людям. Я люблю этого человека и горжусь дружбой с ним.

— Но есть другая категория людей. — Бакланов презрительно посмотрел на Торопова. — Они тоже умеют прятать от людей то, чего не хотят показывать. Но они прячут не достоинства свои, а плесень свою. Таков Торопов! Он очень долго скрывал за фразами о дружбе свое нутро. И вот оказался обыкновенным подлецом, которому совершенно чужды понятия офицерской чести, долга командира перед подчиненными. Панькин доводился ему не просто помощником, но, прежде всего, боевым другом. Здесь Торопов говорил о своих глубоких чувствах. Послушайте, какова его мораль: «Сердцу не прикажешь!» Он любит, а остальное зависит от вас! А дружба — это, по-вашему, пустой звук? Ею можно пренебречь ради удовольствия нескольких ночей? И теперь вы еще пытаетесь убедить нас в том, что вы правы! Вы распустили себя, забыли, что скрывается за вашим безволием. А скрывается за всем этим обыкновенное предательство.

Торопов вскинул на Бакланова растерянные глаза.

— Да, да, Торопов, — жестко повторил Бакланов, — самое обыкновенное предательство. Человек, способный так поступить с другом, способен на большее. Я не признаю этакую свободу чувств, на которую намекал здесь товарищ Кузьмин… Я предлагаю объявить Торопову строгий выговор…

— Но это не все… После того, что случилось, оставлять его на Стрелке нельзя. Бакланов сурово посмотрел на Торопова, на его поникшие плечи, на осунувшееся лицо. — Застава держалась не на нем, а на Панькине. Торопов лишь удачно пользовался усилиями своего заместителя.

Туров исподлобья посмотрел на начальника политотдела, еле заметно повел плечами, недовольно шевельнул губой.

— Я думаю, нам надо просить начальника отряда решить вопрос о снятии Торопова с должности, — закончил Бакланов.

Торопов был поражен. Полностью зачеркнуть его работу на Стрелке! Не хотелось верить, что Бакланов способен на такую несправедливость. Разве он, Торопов, не отдавал всю душу заставе?!

Все смотрели на Турова. Тот сурово глянул на лейтенанта, хмуро буркнул:

— Согласен. Оставлять Торопова на Стрелке нельзя.

Минасов повернулся к Торопову.

— Я готов принять любое ваше решение. Отправляйте, куда считаете нужным. Я хотел только сказать, что товарищ подполковник, по-моему… А впрочем, это теперь не имеет значения, — Торопов равнодушно посмотрел на Бакланова. — Честное слово, это не то, что вы думаете. Решение, которое вы собираетесь принять, ничего не меняет. Оно ничего хорошего и полезного ни мне, ни Панькину, ни Панькиной принести не может. Семья развалилась, разбитое не склеишь… Есть дела, которые нельзя решать приказом.

Офицеры переглянулись.

— Другие предложения будут? — спросил Минасов.

Члены комиссии молчали.

— Тогда будем считать вопрос исчерпанным.

«Не поняли!.. Не захотели понять!.. Душу, сердце решили исчерпать», — с горечью подумал Торопов и ушел…

Члены комиссии не расходились. Чувствовалось, что они хотят еще что-то сказать, но не решаются. Наконец, стоявший у окна Кузьмин, не выдержал.

— Не нравится мне сегодняшнее заседание, — проговорил он, тяжело вздохнув. — Не убедили мы человека, не раскрыли ему глаза. Уедет он, и все останется, как было.

— Я такого же мнения, — сказал Туров.

— А почему же вы согласились со мной? — спросил Бакланов, пожимая плечами.

— А я с вами, Иван Васильевич, не соглашался. Я только сказал, что оставлять его на Стрелке нельзя. Торопов забыл про офицерскую честь — за это он должен понести наказание. Но что касается вашей оценки его чувств… Нет, не могу с нею согласиться.

Младшие чином притихли. В присутствии заспорившего начальства они чувствовали себя стесненно.

— Вот давайте сообща разберемся, — Туров кивнул на офицеров. — Они знают, какие трудности бывали на Стрелке.

— Там не только трудности бывали. Там было много и неудач, — заметил Бакланов.

— Неудачи — это еще не показатель слабости, — возразил Туров. — И по-моему, ты сегодня погрешил, когда зачеркивал на нет этого офицера. Нет, не на Панькине, конечно, держалась застава. Торопова нельзя сбрасывать со счета. Торопов — отчаянный человек. Это верно. Но мы знаем и другое. Когда на Стрелке бывало трудно, он взваливал на свои плечи самую тяжелую ношу. Спроси у него. — Туров показал на Кузьмина. Кузьмин кивнул головой. — Зачем же ты его так уничтожил?