Застава «Турий Рог»

Горчаков сопротивлялся нахлынувшему сплину[180], стараясь развеять тревожные мысли, но от одного вида спутников — заросших, грязных, опустившихся, угрюмых — начинало мутить. Накатывались приступы лютой злобы, хотелось бить, крушить, ломать, уничтожать всех этих недочеловеков, навязанных ему хитромудрым лицедеем Кудзуки. Нервы шалят. Горчаков сжимал крепкие челюсти. Не раскисать, не поддаваться! Стремясь избавиться от тревожных дум, Горчаков заговаривал с Лещинским, капитаном Маеда Сигеру, даже с Господином Хо — личностью загадочной и явно незаурядной, но переводчик, измученный походными тяготами, всецело погруженный в свои, тоже отнюдь не веселые мысли, отвечал невпопад. Прожженный хитрец Сигеру, осклабившись, напустив на себя простецкий вид, идиотски хихикал, перемежая смех своим извечным «хорсё-нехорсё», ломая голову, с чего бы надменный князь вдруг удостоил его вниманием и заводит непонятные разговоры. Прежде такого не было. Неспроста все это, нужно поостеречься, кто знает, что на уме у белого дьявола? Возможно, он задумал недоброе.

И только Господин Хо в какой-то степени удовлетворял Горчакова, впрочем, и он насторожился, отделывался шуточками. Поразмыслив, решил, что командиру попросту скучно, он же совершенно одинок, это видно и без бинокля. Придя к такому убеждению, Господин Хо позволил себе немного раскрепоститься и даже малость поозорничать. Отвечая на очередной вопрос Горчакова и меля при этом какую-то несусветную чушь, Господин Хо прервал сам себя и неожиданно перешел на чистейший английский:

— Ради бога, не сетуйте, милый князь, но наше гнусное бытие вынуждает меня настолько вживаться в тот или иной образ, что подчас я совершенно утрачиваю самоконтроль и не могу сразу перестроиться. Этот маскарад! Этот хоровод масок! Слава творцу, менять их приходится не столь часто, в противном случае беды не избежать. Дело в том, что я индивидуалист, а индивидуализм есть не что иное, как основной принцип идеологии и морали, принятой во всем цивилизованном мире, исключая ваше, извините, полудикое отечество. Коммунисты индивидуализм отвергают, не понимая, что он заложен в неизменной человеческой природе, если хотите, в каждом из нас. Личность противопоставляет себя коллективу, общественные интересы должны быть подчинены личным, так повелось в этом грешном мире, и никакие социальные преобразования, никакие революционные катаклизмы не в силах что-либо изменить.

Целиком и полностью разделяя концепции антимарксистских философов, я тем не менее не могу не согласиться с их идейными противниками, утверждающими, что индивидуализм в эпоху империализма перерастает в циничный эгоизм, эту концепцию коммунистических идеологов, полагаю, можно принять. Наглядный тому пример — перед вами циничный эгоист чистейшей воды.

— Но позвольте… — Ошеломленный Горчаков не верил своим ушам.

— Простите, я хотел бы закончить. Эрго[181]… Я знаком немного с трудами Штирнера, тщательно проштудировал произведения Ницше, хотя соглашаюсь с гениальным мыслителем не во всем. Однако учение этого базельского профессора[182] об элите, о сверхчеловеке многое мне прояснило. Мораль рабов и мораль господ. Потрясающе точное определение, отточенные, отшлифованные формулировки…

Пространное пылкое повествование продолжалось довольно долго, спохватившись, что говорит слишком много, Господин Хо учтиво осведомился, не утомил ли он собеседника.

— Нет, нет! Продолжайте.

Господин Хо оживился и принялся рассуждать о древней индийской философии, проявив такие познания, что Горчаков счел за лучшее помолчать. Затянувшийся диспут прервала ночь.

— Я был сегодня многословен, — извинился Господин Хо. — К счастью, подобные вулканические словоизвержения не часты.

— Не занимайтесь самолинчеванием, сэр. К сожалению, наша увлекательная беседа напоминала, простите за спортивную терминологию, игру в одни ворота, но игра была захватывающе интересна! Вы доставили мне истинное наслаждение, спасибо, сэр, благодарю вас, сэр.

«К кому я обращаюсь? Разбойника я называю сэр?!» — Горчаков был в полном смятении.

Возвышенный обмен мнениями происходил вечером, а утром Господин Хо натянул прежнюю маску. Отряд собирался двинуться дальше, когда грянул выстрел. Нарушители схватились за оружие, со страхом оглядывались, вокруг бесстрастно шумела тайга. В неглубокой лощине хунхузы обступили своего главаря. На земле распростерся человек.

— Что произошло?

Увидев Горчакова, Господин Хо спрятал пистолет.

— Пустое. Одного пришлось убрать.

— Как! Почему?!

— У нас свои дела, господину не интересно…

Перед Горчаковым снова стоял бандитский предводитель — равнодушный, наглый.

— Выстрел могут услышать. Погубите нас и себя…

Господин Хо молча перебирал янтарные четки. Покосившись на убитого — он казался кучей тряпья, — Горчаков приказал выступать.