Застава «Турий Рог»

— Никаких «но»! Предписание выполнять строжайше. Общение с личным составом запрещаю, я сам буду вас навещать.

— Товарищ доктор!

— Прекратить разговоры! Шагом марш в изолятор! Хотя подождите минуту, выпейте лекарство.

Король извлек из стеклянного шкафчика бутылку с густой желтой жидкостью. Костя побелел.

— Касторка!

— Олеум рицини, — строго поправил военфельдшер. — Две столовые ложки. Снимет как рукой.

— Уже сняло. Я уже поправился, чувствую себя прекрасно.

— Ай-яй! — укоризненно протянул Король. — Струсили?

— Никак нет. Просто я пошутил, я не болен.

— Не мелите ерунды, Петухов. У вас же энтероколит. В лучшем случае. Все признаки налицо.

— Не у меня. У медвежонка.

— Что-о?!

Торопясь и сбиваясь, Костя рассказал, что у его любимца не в порядке желудок и он хотел… Красивое лицо фельдшера каменело, он порывался что-то сказать, но Петухов не давал ему вставить и слова, частил, частил. Наконец выдохся, Король проговорил ледяным голосом:

— Значит, вы намеренно ввели в заблуждение медицинского работника?

— Простите, товарищ доктор. Очень зверюшку жалко.

— Эта зверюшка скоро с нас шкуру спустит! Давно пора ликвидировать весь ваш зоопарк. Я доложу начальнику заставы.

— Не принимайте близко к сердцу, доктор. Я пошутил.

— Скверные шуточки, Петухов!

— Извините, доктор. А лекарство все же дайте.

Король сунул Косте какие-то порошки, сотрясаясь от негодования. Вечером фельдшер пришел к Ржевскому, передал разговор в лицах, удивляясь, что замполит не разделяет его возмущения, вдобавок посмеивается. Фельдшер растерянно умолк.

— Не похож Петухов на других. Верно? Но значит ли это, что он плохой пограничник?

Король заморгал: вопрос серьезный, не подумав, отвечать нельзя. Помолчав, фельдшер высказался в том смысле, что Петухов, конечно, боец хороший, плохих не награждают. Но уж больно недисциплинированный, разболтанный.

— В этом ты, пожалуй, прав, — согласился Ржевский. — Я с ним побеседую.

«Поможет твоя беседа», — сердился Король. Он осуждал замполита: мягок, интеллигентен, офицеру таким быть нельзя. Проницательный Ржевский догадался, о чем думал фельдшер.

— Вижу, ты не удовлетворен. Напрасно. Недооцениваешь роль политической работы в армии, ее кпд[48].

Это заявление Король выслушал с удовлетворением; научная терминология!

Но все же замполит упрощает.

— Не совсем так, товарищ старший лейтенант. Пословицу я вспомнил: сладок будешь — разлижут…

— А горек — расплюют? Вот то-то и оно, дорогой эскулап.

Ржевский говорил с Костей, постепенно накаляясь; Петухов держался вызывающе, отвечал нехотя, словно оказывал любезность. Ржевский едва не вспылил. Но недаром он до армии работал учителем, в школе не такие сорванцы попадались. Превозмогая себя, замполит сдерживался, и чем агрессивнее становился Петухов, тем спокойнее был Ржевский. Это удивляло и злило бойца.

Неожиданно Ржевский заговорил как-то просто, по-домашнему и уж совсем не по уставу, Петухов даже немного растерялся от такого обращения:

— Слушай, Костик, неужели ты и на фронте вел себя так? Друзья тебя не одергивали, командиры были эдакие всепрощенцы?.. Поглядели бы они сейчас на тебя!

Удар попал в цель, Костя начал было оправдываться, но умолк. Что же это в самом деле такое происходит? С ним возятся, его уговаривают, стыдят, а он и в ус не дует, озорничает, как мальчишка. Товарищи правы, характер у него несносный. Нужно срочно перестраиваться, дальше так продолжаться не может. Костя искренне, хотя и сумбурно, поведал замполиту о своих сомнениях, Ржевский слушал молча, кивал, Косте казалось, что офицер ему не верит, это было отвратительно, и Костя решил, что отныне все пойдет по-другому.

Вечером он задумчиво сидел на скамейке у волейбольной площадки, не обращая внимания на возбужденных игроков и крики болельщиков. Думал о тихом московском переулке, где жил, о школе, родителях. Отец воевал где-то на Севере, мать и сестренка посылали бодрые письма, но Костя понимал, что живется им трудно. Мать упрекала: получает письма редко, — а что писать? Как этот лоб старшина наряды подкидывает?

На душе было муторно…

— Булкин — на выход! — позвал дежурный по заставе, войдя в столовую.

Ефрейтор поспешно допил чай, пошел к двери. На крыльце встретил знакомого шофера из отряда.

— Принимай картину, дружок.

— Привез?!

— Как обещано.

Булкин обрадовался: удачный сегодня день. Утром получил долгожданное письмо от брата-фронтовика, взял в библиотечке «Приключения капитана Гаттераса». Книг на заставе немного, а за Жюлем Верном охотился весь личный состав, включая командиров. Перед Булкиным о подвигах славного капитана читал Седых — долго, никак не мог закончить. Булкин упрекал его в эгоизме, Седых оправдывался:

— Читать художественную литературу нужно вдумчиво. С толком, расстановкой. Ни в коем случае не спешить, иначе что-нибудь пропустишь или не так поймешь.

— Совесть имей, шахтер! А может, ты малограмотный?

И вот сегодня утром Седых наконец отдал книгу. Булкин расплылся в улыбке.

— А я уж не надеялся. Вот спасибо!