Заставлю тебя полюбить

Злобно шмыгнув носом, я выключаю в комнате свет и снова забираюсь на этот чертов стул, чтобы самой выкрутить лампочку.

Потому что я справлюсь сама.

Потому что мне никто не нужен.

Чертова люстра! В этом особняке нет ничего обычного, даже люстра — и та с тысячью лампочек. И много-много хрусталя. Перегорает раз в месяц стабильно, я даже почти приноровилась.

— Я позову Рустама, и он заменит лампочку, — тихо предложила Полина, — в особняке есть рабочий персонал. Можно попросить кого-нибудь, в конце концов.

— Я должна сама! — процедила, стиснув зубы, — я сама. Я это сделаю. Я буду все уметь, и мне никто не нужен.

— Я это поняла. Но, Жасмин, давай будем объективны: сейчас ты не справляешься. Не дай Бог упадешь со стула!

Я смогла выкрутить лампочку!

Но она тут же выпадает из моих рук и разбивается об спинку стула, на котором я стою. Осколки разлетаются по комнате к босым ногам. Лампочка была горячая. Я обожгла себе пальцы и чертыхнулась, удерживая «лицо» при Полине. Не покажу свою слабость!

Надо было подождать, прежде чем лезть наверх.

Очередное поражение.

Я ничего не могу сама.

На звон битого стекла в комнату приходит Рустам. Он знал, что Полина у меня.

— Что у вас здесь? Лампочку поменять надо?

Слезы все же текут по щекам — я с ненавистью ощущаю их. Вытираю рваными движениями, опускаю подбородок. Внизу осколки. Даже на стуле, на котором я стою.

— Помоги ей слезть, — слышу тихий шепот Полины.

Рустам идет ко мне, я слышу. Упрямо сцепив зубы, хватаюсь за спинку стула.

Я слезу. Я сама.

— Аккуратно, внизу осколки. Я помогу, ладно? Держись за меня.

Без разрешения Рустам подхватывает меня на руки, и это становится последней каплей.

Запах чужого мужчины вызывает отторжение. Я упираюсь в чужие плечи, и все кажется таким неродным, пугающим.

До чертиков не мое. Чужое.

— Отпусти! Отпусти! — повторяю, как заведенная, — я сама, не трогай меня!

К счастью, Рустам быстро ставит меня на ноги, как только мы отходим на безопасное расстояние. Здесь нет осколков, я увеличиваю между нами расстояние и расправляю плечи, мол, все в порядке.

Чистая ложь. Ничего не в порядке.

— Я здесь подмету, а Рустам вкрутит новую лампочку. Ладно, Жас?

— Ты не одна, Жасмин, — сказал Рустам и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Хорошо. Спасибо, — поблагодарила скупо.

Слава Богу, из детской донесся плач. Не выдержав немого молчания, я под этим предлогом сбежала в детскую.

— Я здесь. Мама уже здесь, Эмиль, — я взяла сына на руки.

Признаю, что с лампочкой у меня ничего не вышло, но с детьми у меня была особая, прочная связь. С ними я все могла. Я справлялась. Мне даже хотелось больше ответственности, но, как назло, в мои бессонные ночи Ясмин и Эмиль сладко спали. Мне ничего не оставалось, как пить кофе и смотреть на ночное небо из окон особняка.

Спокойные дети — мечта каждой мамы.

Но только не той, которая жаждала доказать всему миру, что она может все.

— Ну, не плачь. Ты же не хочешь разбудить свою сестренку Ясмин?

Сын замер, перестав плакать. Я улыбнулась: вот и отлично.

— Правильно. Не будем ее будить, да? Пусть спит. Гляди как сладко!

Я подошла к кроватке, в которой сладко спала дочь. Эмиль послушно затих.

Давид оставил нас, и я понимала ради чего. Ради улыбки дочери и безопасности сына. Ради нашей безопасности.

Только горечь, как ее не сласти, не становилась слаще. В этом вся соль.

За то время, что Давида не было, прошла зима, сугробы размылись. Распустились цветы. Сначала подснежники, затем пионы. Наступило лето, и оно подходило к концу.

Времена года сменялись быстро, но не все.

Впереди горькая осень и новая затяжная зима. Мне казалось, я не выдержу. Без Давида не доживу до новой весны — зачахну, заболею, буду долго-долго ждать, когда вновь наступит весна.

За это время я не получила ни одной весточки. Ни одного письма. Я только знала, что он жив. И так семь месяцев.

И сколько таких дней впереди? Месяцев? Лет?..

* * *

Наступила зима.

Недавно к нам в особняк переехала Полина. Ее мужу предстояла длительная командировка, и она на время вернулась с детьми к родителям. Здесь были родные, которые помогали ей с детьми.

Я не заметила, как и сама вовлеклась в этот процесс и даже нашла общий язык с ее старшей дочерью Лейлой.

Вечерами мы с Полиной стали собираться у меня. Мы укладывали детей, пили кофе с пирожными и говорили ни о чем. И никогда не затрагивали прошлый Новый год и исчезновение Давида.

До этой ночи.

— Может, тебе устроиться на работу? — предложила Полина.

— Ты что? Эльдар даже слушать не станет. Я этот особняк покидала только весной, когда Ясмин заболела, и в июне, когда выезжала на плановый прием к своему кардиологу. И то под конвоем.

— Прошел почти год, как Давид уехал. Насколько мне известно, больше нет острой необходимости прятать тебя. Надо начинать жить иначе, Жас. Не в воспоминаниях и уязвимости, слышишь? Работа займет тебя.

Я отвернулась, поставив бокал рядом с недоеденным пирожным. Давид молодец. Он защитил нас, но почему-то так и не вернулся. Пока он там, я в безопасности.

Получается, что он больше не вернется?

Не вернется, чтобы не подвергать нас опасности вновь. Давид выбрал, чтобы мы жили.