Заставлю вспомнить Русь...

Казалось бы, такой вывод должен был больно ранить гордыню великого князя, однако этого не случилось. Наверное, причиной сему послужили истории из жизни императоров и знатных людей Первого и Второго Рима, которые вечерами часто читал или рассказывал Ольге хранитель её библиотеки, обосновавшийся в Киеве христианский священник Григорий. Вначале истории из чужой, незнакомой жизни казались Игорю просто занятными, затем он стал находить в них много для себя полезного и поучительного, и в конце концов дело дошло до того, что он стал слушать их с не меньшим интересом, чем Ольга. Особенно нравились ему жизнеописания могущественных правителей и знаменитых полководцев, а также те немыслимые хитросплетения, с помощью которых умные, решительные простолюдины становились знатными вельможами, а красивые, хитрые потаскухи добивались того, что правили вместо императоров. Согласно рассказам Григория и сведениям из его книг, подобные случаи происходили во все времена и в разных странах, и постепенно Игорь стал воспринимать их как вполне заурядное жизненное явление.

Именно осознание истины, что законному владыке иногда приходится делить власть с другими людьми, помогло ему сравнительно спокойно отнестись к переоценке своей роли в управлении державой. Тем более что он без особого труда нашёл обстоятельства, сделавшие это открытие менее болезненным. Во-первых, он делил власть не с кем попало, вроде никчёмного безродного льстеца-проходимца или развратной, продажной любовницы, а со своей женой. Во-вторых, об этом знал только он, ибо Ольга давала ему советы только наедине. Поэтому откуда князьям или воеводам с боярами знать, чьи мысли высказывал им Игорь — собственные или услышанные от жены? Наверное, его вспышка гнева во время ночного застолья и произошла оттого, что он впервые в своём присутствии услышал, что кто-то намерен обратиться за важным советом не к нему, а к Ольге. Гнев усугубило и то, что речь шла о его старом друге и соратнике по множеству боевых походов, варяжском ярле Эрике, который вообще не признавал чужих советов и замечаний, считая самыми непогрешимыми лишь собственные суждения. Всё это и привело Игоря в ярость: мало того что посторонние люди отдают предпочтение уму и советам Ольги, так вдобавок среди этих посторонних есть и чужестранцы. Хороша слава идёт о великом князе Руси!

Конечно, вчера он погорячился. Разве славу правителям приносят только их собственные ум и сообразительность, личная сила и воинская доблесть? Нет, правители становятся великими и непобедимыми потому, что могут окружить себя достойными, талантливыми в разных областях жизни сподвижниками, деятельность которых возвеличивает и правителя, и его державу. Сколько в истории Первого и Второго Рима было безвольных, слабых телом и не блещущих умом владык, которые держались у власти и крепили могущество своих держав лишь благодаря умело подобранным советникам и помощникам. Поэтому достоинств великого князя Руси нисколько не умаляет то, что он тоже умеет привлекать к управлению Русью умных советников-сподвижников, в числе которых и его жена.

Так что виноват в его вчерашней ссоре с женой конечно же сотник Рогнар. Вернее, его грубость и невежество, а отсюда неумение правильно вести разговор при великом князе о его жене. Разве не мог он вначале спросить мнения Игоря, а потом обратиться с просьбой поговорить по этому же поводу и с Ольгой? Чьему совету Рогнар и ярл Эрик вняли бы — Игоря или Ольги, — уже их дело, но повода для недовольства у Игоря наверняка не возникло бы. Впрочем, что взять с Рогнара, простого сотника викингов, способного только махать мечом, делить захваченную добычу и напиваться до потери памяти на пиршествах? Просто ему, Игорю, впредь необходимо обращать меньше внимания на хмельные речи подобных Рогнару людей.

Но кто бы ни явился первопричиной его ночного разрыва с женой, тяжкие последствия этого коснутся в первую очередь Игоря, и, если он не желает этих последствий, ему надобно срочно что-то предпринять. Но что? О возвращении стражи он уже размышлял и пришёл к заключению, что для него это неприемлемо, а иного выхода из сложившегося положения он не видит. Даже если он решится объясниться с Ольгой с глазу на глаз и признает ошибочность своего поступка, ему всё равно придётся выставить охрану на половине великой княгини, что послужит доказательством её победы. Получается, какой способ примирения с Ольгой ни выбрать, всякий должен завершиться возвращением к ней гридней-телохранителей, а это для самолюбия великого князя равносильно удару ножом в сердце. Неужто содеянное им воистину непоправимо?