Застенчивость в квадрате

Напрягшись, он оглядывается и прикидывает, остановит ли меня недосягаемость коробок. Остановит. Теперь, зная, что они под запретом, мне еще любопытнее, но карабкаться на стремянку – это уже слишком. Жизнь коротка, как и я.

– Успокойся, я всего лишь пришла за лопатой, – объясняю я, едва успев схватить хоть какую-то, потому что Уэсли в гробовой тишине вытесняет меня из сарая, даже не прикоснувшись, толкая меня в ботинки граблями, как клюшкой для шаффлборда.

Только мы оказываемся снаружи, он щелкает замком и скручивает диск с цифрами.

– Серьезно? – поднимаю брови я.

Он уже отвернулся, будто ему очень скучно, и собирается уходить.

– С таким отношением я точно не буду делиться с тобой никаким кладом! – кричу я вслед его удаляющейся спине. – Разве что ты захочешь помочь! У тебя, случайно, нет металлодете…

Я сдаюсь. Он быстрым шагом возвращается к коттеджу, где, как я надеюсь, его макароны с сыром давно остыли. Проходит еще несколько секунд. Разочарованно опускаю беспомощно сжатые в кулаки руки. Будто вернулась в школу, где все снова дразнят и смеются.

– Когда ты не был собой, ты мне нравился гораздо больше! – ору я вслед, когда он уже далеко. Если Уэсли и слышит, то никак не показывает.

Ну и пожалуйста. Прикусив губу, рассматриваю разросшийся лес. Отлично. Во всех командных задачах львиная доля работы все равно всегда сваливается на меня.

Если бы я была до смешного богатым человеком и хотела бы закопать сокровище (а спрятать хотя бы часть захочет только действительно очень богатый человек), я бы выбрала подножие какого-нибудь дерева. Иду по тропинке в лес, едва начав, но уже борясь с искушением бросить все как безнадежное дело. Почти сто двадцать гектаров потенциальных тайников, а я даже не знаю, что ищу. Копаю ямы то тут, то там, безо всякой системы, уже обливаясь потом и заработав мозоли на руках. Какая неэкономная трата сил! Но Вайолет хотела, чтобы я это делала, и если не заниматься выполнением последнего желания с полной самоотдачей, какое у меня право на этот дом? Я его не заслуживаю. Я не писала, не приезжала, не плакала. У меня нет права даже грустить, потому что и при ее жизни я была довольно безответственной. Просто тянула время.

Тыкаю лопатой в землю, так, слегка, а потом прыгаю на ней со всей силы. Проваливаемся мы вдвоем недалеко, сантиметров на десять, а стоит мне задеть древесный корень, как я сразу думаю, что это сундук с кладом.

Волоча лопату за собой, брожу между деревьями в поисках большого красного креста прямо над нужным местом. Конечно, это было бы слишком просто, а если бы сокровище так легко давалось в руки, Вайолет с Виктором сами бы его давно выкопали. Понимаю, что дошла до старой части леса, которая всегда здесь была: на развилке возникает очень, очень древнее дерево. Оно скрюченное, с потрескавшейся и отваливающейся корой, все во мху. На гладком круглом наросте вокруг бывшего сучка вырезано сердце. Внутри инициалы.

Прослеживаю линии большим пальцем: это «В+В». Так трогательно, что я почти таю. Сохранившееся свидетельство любви, которое пережило их обоих. Интересно, каково это – испытать такую любовь? Вырезать собственное имя на чьем-то сердце? Мое роняли и разбивали столько раз, что сейчас оно держится на чистом абсурдном оптимизме, благодаря паре ребер и, наверное, магии.

Зелень вокруг тает, деревья превращаются в домашние растения в цветных кадках. Желтая береза и ежевика становятся плоскими, ложась узорами на обои. Цикады замолкают, уступая место тихой мелодии из музыкального автомата, а руки в волдырях болят не от лопаты, а от горячего масла из фритюрницы. Всего один шаг, и меня уже нет в лесу, я снова в своем маленьком выдуманном мире.

– Ты не виновата, – говорит Джек, тут же оказываясь рядом.

Если не смотреть, куда идешь, тщательно выбирая дорогу, сознание всегда, всегда сворачивает не туда, прямо к Джеку.

Вздыхаю, поглаживая знакомый прилавок в кафе, где стоят все те же красные диванчики, а на окнах – извечные капли ледяного дождя. Бушующая, точно море, кровь в венах успокаивается, становясь тихим озером без волн.

– Твоя бабушка недавно заходила, – успокаивающе произносит он. – Она торопилась, хотела, чтобы я передал, как счастлива она была тебя повидать и как ценит твои приезды.

Над дверью звенит колокольчик, что в другом измерении может показаться шорохом листьев под ногами бредущей по лесу женщины. Кто захочет быть ей, когда вместо этого я могу быть той Мэйбелл? Мэйбелл, которой всеведение позволяет не сталкиваться с пугающей неизвестностью и которая сама творит все намерения и чувства в сердцах своих гостей?

Благодарно улыбаюсь Джеку: он всегда выслушает, для него я всегда буду на первом месте, и он никогда не отвергнет и не предаст меня.

– Спасибо, мне было важно это услышать.