Застенчивые кроны

Дашкин голос был непривычно тихим и каким-то надломленным. Герман смотрел на неё в упор и слушал, не перебивая. Пытался осознать сказанное, но как-то не получалось. Только злость поднялась внутри. И во рту мерзкий привкус появился… Будто он съел что-то несвежее, или болотной воды хлебнул.

– Эти, с позволения сказать, «свидания» Керимов снимал на камеру. Я не знала, что он это делал! – закричала в отчаянии, но тут же сдулась, прошептав, задыхаясь: – А если бы и знала, то все равно не смогла бы ему помешать… В общем, он меня начал шантажировать этими пленками еще тогда… Чтобы сделать послушнее.

– Почему ты мне не сказала?! – возмутился Герман, и сразу же осознал, что не имел никакого права на эту претензию. И Дашкина иронично вскинутая бровь была лишь тому подтверждением.

– Ты был Богом для меня, помнишь? Мне было ужасно стыдно…

Девочка-девочка… Как же так? Герман отвернулся, якобы в поисках спичек. А на самом деле – просто не хотел, чтобы Даша увидела, как сильно его потряс её рассказ. Как в голову ударила ярость, и жажда мщения. И болезненно дикое сожаление, что он не смог тогда её защитить. Проклятые спички нашлись в ящике стола. Гера подкурил. Втянул в себя горький дым, выдохнул носом.

– Эти пленки исчезли из моей жизни вместе с самим Керимовым. Поначалу я вообще не задумывалась об их судьбе. Было не до этого. Меня так кошмарно ломало… – плотину сдержанности прорвала крохотная прозрачная капля. Но вряд ли Дашка заметила, что начала плакать. Она торопливо продолжила свой рассказ. – Понятия не имею, на чем держалась тогда. Ведь я даже жить не хотела. У меня была ужасная депрессия и совсем неутешительный диагноз – биполярное аффективное расстройство. БАР… Может, слышал? Сейчас это модный диагноз среди творческих личностей… – снова кривая улыбка наползла на лицо. И Герману захотелось закричать: «Не надо! Не играй! Хочешь плакать – плачь. Только не играй, когда тебе так невыносимо больно. Не трать на это последние силы… Даша, Дашенька…», а Дашка, между тем, продолжала. – В общем, первые года полтора я просто пыталась выжить… Но со временем все улеглось. И так бы и продолжалось, если бы совсем недавно я не получила вот это…

Дашка прошла через комнату к тумбе, на которой стояла сумка. Пошарила внутри, и достала порядком измятую записку. Она держала её аккуратно за самый край.

– Не хочу добавлять работы криминалистам на случай, если мне в дальнейшем придётся использовать её как вещдок, – пояснила свои действия, слизывая влагу с губ.

– Когда ты это обнаружила? Где это случилось? При каких обстоятельствах? – сыпал вопросами Герман, подойдя к Дашке вплотную. Приковав к себе ее взгляд.

– В тот вечер, когда мы с тобой ужинали в ресторане Марго. Я вошла в номер – и увидела это под дверью.

– Почему ты мне сразу не рассказала?

– Потому что тогда это тебя не касалось.

– Бред…

– Нет, Герман. Тогда нас ничего не связывало. Но ты неминуемо окажешься под ударом, если между нами что-то произойдет…

Глава 20

Дашка была права, отчего ситуация еще сильнее запутывалась. Герман понимал это краем сознания. Просто не мог отрицать очевидные истины, как бы ему того не хотелось. Он слишком долго жил головой, слишком много прилагал усилий, выстраивая свое настоящее, чтобы вот так, запросто, поставить его под удар. Если пленки с компроматом на Дашку действительно существуют… Если они всплывут в разгар работы над фильмом, или, что еще хуже – перед премьерой – это погубит все. Несмотря на то, что он понятия не имел о том, что запечатлено на тех записях, Герман, тем не менее, абсолютно не сомневался в эффекте, который они произведут. Еще бы… Грязная изнанка кинематографа во всей красе. Шикарный информационный повод. Он уже видел кадры ток-шоу и гневные заголовки в прессе…

Затушив сигарету в пепельнице, он снова взглянул на Дашку. Сейчас она мало походила на ту женщину, которую он лицезрел еще пару часов назад на съемочной площадке. Она осунулась лицом, и даже как будто постарела. На ее щеках в тусклом свете гостиничного номера мерцали слезы, и Герман проклинал себя за то, что не может их осушить.… Не может, махнув на все рукой, заявить, что всё сказанное Дашкой не имеет значения. Потому что, мать его так, оно имело… И не только для него. Для почти сотни душ съёмочной группы, для Марго, которая такого удара может не пережить, для продюсеров и спонсоров, которых он лишится, если фильм провалится в прокате из-за скандала…

– Да, ладно… Не нервничай так. Я ведь все понимаю, Герман. Собственно, для этого и рассказала. Ну, чтоб меньше искушения было… Ты понимаешь.

Черт. Как же чертовски стыдно… Стыдно за свое преступное молчание. За невозможность сказать – забей, я прикрою! Он не мог произнести этих слов! Не мог… Как и не мог отказаться от Даши или предложить ей тайную связь, после всего, что о ней узнал. Этой женщине нужно было совсем другое… А не интрижка, скрытая от глаз.

– Я понимаю… И ты совершенно права в том, что нам не стоит сейчас выставлять отношения напоказ.

Даша истерично хмыкнула:

– Конечно.

– Ты не поняла… Я не хочу тебя прятать…