Застенчивые кроны

Герман немного успокоился. Григорий был одним из лучшего пиротехников в стране. Он полностью ему доверял.

– Под бдительным оком Кости, – добавила смущенно. – Не понимаю, почему вы раздули из этого рядового события такую проблему! Можно подумать, меня, и правда, убьют!

– Никогда, – серьезно глядя Дашке в глаза, прошептал Герман, – я никогда не позволю этому случиться.

– Герман Маркович! Все уже на местах. Ждем только вас.

– Иду… Сейчас, только… Проверю оружие.

– Костя уже проверял, – закатила глаза Дашка. – Вы оба невыносимы!

Камера. Мотор. Все, как обычно, но тревога на душе не отступала. Вот Елена хватает Дашку за руку, та вырывается и что-то говорит… Герман напряженно следит за сценой. Елена выхватывает из сумочки пистолет и стреляет. Даша подает замертво. В фокусе камер Дашкин расфокусированный взгляд.

– Стоп. Снято…

Герман выдохнул только тогда, когда Даша вскочила с земли и помахала ему рукой.

– Нужно еще пару дублей, – закричал оператор. – Здесь какая-то тень на лице!

Дашу снова переодели, установили новый сквиб, и все началось заново.

– Сцена сто сорок семь, дубль два.

Герман напряженно следил за Дашкой. Его сердце колотилось, как сумасшедшее. Не выдержав напряжения, затравленно осмотрелся. И тут же вскочил. Прямо в кадр на всех парах несся Костя. Но он был слишком далеко. Как в замедленной съемке, режиссер перевел взгляд на актрис в кадре. От одной к другой. Сумочка! У Елены была совершенно другая сумочка! Мгновение спустя, она выхватила из нее пистолет. На размышления не осталось времени. Все, что он мог, это рвануть вперед, в попытке предотвратить неизбежное. Его отчаянный крик поглотил звук выстрела. И тут же адская боль сокрушила тело.

Ничего не понимая, Дашка попыталась встать. К ней подбежал взволнованный Костя, и еще какие-то люди. Все кричали наперебой и о чем-то спрашивали. Но она не могла разобрать слов… На ободранных при падении коленях подползла к Герману. Кто-то уже снял с него залитую кровью рубашку. Расцарапанными в кровь ладонями коснулась родного лица.

– Герман… – закричала, что есть сил, но вышел едва различимый шепот. – Герман…

– Все хорошо… – прохрипел он, – все будет хорошо. Не волнуйся…

Даша громко всхлипнула и закрыла ладонью рот. Взгляд невольно скользнул вниз. И сосредоточился на маленьком отверстии в груди. Оно казалось почти безобидным, если бы не стекающие струйки алой крови – самое страшное из того, что она когда-либо видела.

– Ничего не говори! Даша, ты меня слышишь? Не позволяй ему говорить… Так только хуже.

Плохо соображая, женщина кивнула головой.

– Сейчас я наложу повязку. Задето легкое… – объяснял Костя, но Дашка уже ничего не слышала. Просто смотрела испуганными глазами на Германа. До рези в глазах смотрела. И ей казалось, что время остановилось. Только в голову пекло жаркое августовское солнце, и во рту горчило от терпкого запаха крови. В какой-то момент Герман потерял сознание, и страшный вопль вырвался из ее горла.

– Ну, что ты, девочка. Он жив! Жив, Даша?! Ты меня слышишь? Он жив!

Она кивнула. Подползла еще ближе, не замечая, как немилосердно жжет ободранные колени раскаленный вонючий асфальт.

– Я люблю тебя, – скулила искусанными губами, – я люблю тебя, слышишь?

Никогда раньше не говорила ему этих слов. Каждый раз что-то в последний момент останавливало. А теперь он не слышит… И в мозгу набатом стучит: «Слишком поздно!»

Люди редко думают о смерти. По крайней мере, до тех пор, пока она не забирает у них самых дорогих. И, наверное, это даже правильно – думать нужно о жизни, которая так быстротечна, и может оборваться в любой момент. А еще говорить… Чтобы успеть сказать что-то важное, пока еще есть такая возможность. Но понимаешь это обычно, когда уже слишком поздно. Когда ничего уже не изменить. Когда горло каленым железом жгут так и не произнесенные слова. Слова любви, слова прощения… Такие нужные слова. Так и не сказанные слова, которые вечной болью прорастут в душу…

– Даша, приехала скорая. Ну же, тебе нужно отойти.

Костя коснулся ее, привлекая внимание, но женщина сбросила его руку. Поднялась, опираясь на содранные ладони. Медики тут же принялись за работу. А Даша не могла отвести взгляда от лужи ярко-алой крови. От нее отделялись тонкие ручейки, которые стекали в трещины на раздолбанном асфальте. Будто бы уже сейчас земля по чуть-чуть забирала Германа к себе. Даша закричала.

– Ну, же, мелкая… Посмотри, он жив. Он пришел в себя! Дашка!

– Даша… – прохрипел Герман, и только звук его голоса привел ее в чувство.

– Я люблю тебя… – прошептала надорванным голосом.

Он смотрел на нее глазами, полным любви. Они казались такими бездонными на побелевшем от боли лице! Такими больными…

– Все будет хорошо… – прошептал перед тем, как снова отключиться.

– Грузим, ребята! – закричал кто-то ей прямо на ухо.