Застенчивые кроны

Дашка ни с кем, кроме психолога, не говорила о том периоде своей жизни. Вообще не считала, что может обсуждать эту тему с кем-то, кроме него. В общих чертах, как с Германом — и то тяжело… А, вот, чтобы в деталях… Все то, что душу изматывает… Ни с кем. Никогда. А сейчас почему-то захотелось…

— Их столько было, Костя… Столько. Бесчисленная вереница лиц, преследующих меня повсюду. То ли правда, то ли игра сознания… По прошествии времени особенно тяжело разобрать, что было в действительности, а что привиделось… И так хочется все отнести на счет больного воображения. Но… Нет, ведь… Нет. Были… Меня били, меня пытали, меня пускали по кругу, использовали, как писсуар… Как думаешь, какой мужчина выдержит это, увидев своими глазами?

— Он не увидит, — тихо ответил Костя, играя желваками на ставших колючими к вечеру скулах. И он сам стал как будто колючим.

— Но я все равно буду думать, как бы он отреагировал. Понимаешь?

— Нет. Забудь все, как страшный сон. Если любит — поймет.

— Я рассказала ему… Без деталей, конечно, но рассказала.

Если можно было напрячься еще сильнее, то это случилось. Костя будто бы окаменел.

— Зачем? Зачем ты себя насиловала? Тебя же трясет от этих бесед. Зачем… Дашка?

— Он должен узнать об этом от меня. Ладно…

— Да, ничего и никому ты не должна! — заорал Костя. — Только себе! Быть… счастливой! — последние слова он произнес тише. Но звучали они не менее весомо.

Даша в который раз всхлипнула. Потом зло стряхнула со щек слезы. Не на Костю злясь, на себя! Как не вовремя ее прорвало. И на разговоры бессмысленные потянуло… Зачем вспомнила? Зачем на него это все вывалила?! И как он станет к ней теперь относиться? Если отвернется — она не переживет!

— Костенька… А пойдем ко всем, а? Нас уже заждались, наверное? — робко сменила тему Дашка.

Мужчина отстранился на мгновение. Отодвинулся, чтобы посмотреть на нее со стороны.

— А может, ну его?

— Нет. Я в норме, правда. Только умыться надо.

— А если так, то пойдем умываться, горе ты мое, луковое.

Когда они снова появились в зале, веселье продолжалось. Или гости только делали вид, что веселятся, чтобы лишний раз не смущать юбиляршу. Вдохнув поглубже, Даша подошла к Ставру. Она кое-что ему задолжала.

— Успокоилась? — поинтересовался он, глядя куда-то поверх Дашкиной головы. По всей видимости, на Костю.

— Насколько это было возможно, — честно ответила Даша, чем порядком удивила собеседника. — Я пришла… Я пришла поблагодарить тебя…

— Пустое.

— Нет! Нет, Ставр… — прошептала Дашка. — Я хочу сказать спасибо. Не только за этот подарок. За все… Мне давно следовало это сделать, но, почему-то, было так трудно! А теперь, вот, легко… Спасибо… папа.

Второй раз за вечер на затылок Даши легла рука. Второй раз за вечер таким ненавязчивым жестом ее прижали к широкой мужской груди, в которой яростными короткими ударами билось сердце. Черт… Похоже, Ставр тоже волнуется. Ох, ничего себе… Сзади на тонкие, открытые платьем плечи легли теплые Любины руки. Сбоку прижался Ян. И не было больше сомнений. И отступила боль. Хорошо было… Так хорошо!

Разомкнуть объятья получилось не сразу. Первым не выдержал Ян. Постучал пальцем по плечу матери и пригласил ту на очередной танец. Даша нехотя отступила. И, бросив на Ставра последний смущенный взгляд, отправилась вслед за сыном.

Только поздно ночью, когда гости, наконец, разошлись, вспомнила, что обещала созвониться с Германом. Посмотрела на телефон. Он звонил!

— Не спишь?

— Нет. Заработался что-то… Как прошел праздник?

— Отлично. Тепло и очень душевно.

— Я рад. Извини, что не смог вырваться.

— Твой рабочий график не предусматривал появления любовницы. Я понимаю.

— Даша! Зачем ты так?

— Я просто называю вещи своими именами. В этом нет ничего такого.

— Ты значишь для меня намного больше. Ты же чувствуешь. Не можешь не чувствовать.

— Все так запутано, Герман…

— Мы все решим. Обещаю. Ты мне веришь?

Что у нее сегодня за день? Что за вопросы…

— Я не знаю, — шепнула Дашка. — И очень боюсь… Знаешь, этим летом… рядом с тобой во мне что-то изменилось. Без медикаментов, выписанных врачом, просто… Впервые за долгое время мне захотелось жить. Открыться, позволив кому-то себя узнать. Люди ведь ни черта друг о друге не знают! — Даша уселась на подоконник, и провела пальцем по стеклу, тихонько продолжая: — А я хочу о себе рассказать… О себе, настоящей. Той, которая провела тысячи бессонных ночей у окна… Знал бы ты, как тяжело — открываться, когда ты всё еще жива только потому, что однажды заперлась на все засовы… Это по-настоящему страшно. Но больше всего я боюсь, что состояние, когда жить не хочется, изо дня в день одинаково не хочется, не хочется начинать новый день, подниматься с кровати, мыть голову… быть хорошей матерью и крутым профессионалом, быть кем-то, кем себя не чувствуешь — вернется вновь. Я боюсь… так отчаянно боюсь. Но знаю, что ничего уже не изменить…

— Ты и сейчас у окна? — раздался хриплый голос в трубке, возвращая Дашу в реальность.

— Да…

— И я тоже. Ты не одна. Чувствуешь? Я рядом. Только протяни руку.