Застой. Перестройка. Отстой

В круизе с нами ездил проверяющий, сотрудник органов. Это был невысокий, мрачноватый дядя, который, как ни странно, постоянно находился подшофе. Вообще, в круизе многие выпивали. Выпивали и предавались разврату. Я разврату не предавался, но однажды напился. Чекист стал меня корить. Я, понурив голову, говорил, что больше не буду. Он уточнил:

– Даешь слово, что больше не будешь назюзюкиваться?

Я почему-то ответил по-немецки:

– Яволь!

Чекист посмотрел на меня по закономерным причинам совсем подозрительно, но никаких репрессий потом, слава Богу, не последовало.

Путешествовали мы две недели, за это время все средиземноморские городки слились для меня в одно цветастое красивое пятно.

Всем домашним я привез купленные за сто с лишним долларов подарки – дубленку, двухкассетный магнитофон «Филлипс», джинсы «Lee»… Магнитофон мы с Наташей потом продали за двести пятьдесят рублей учительнице Лене Слободченко и даже немножко поездку финансово оправдали.

Как только я вернулся, родилась дочка – 30 мая 1987 года. Настюшка. Маленькая, хорошенькая. Я вынес ее из роддома, мы все уселись в старенький «Москвич» Сережки Сысаева и поехали домой, в Среднеспасское. …Наташа с Настей вскоре переехали в Кубиковск, к теще, там были, конечно, более подходящие условия для жизни, а я оставался в деревне. По выходным я всегда приезжал к ним. Настюшка очень быстро стала все понимать, рано пошла. Я все удивлялся, что она такая маленькая – буквально проходила у меня между ног – а все понимает.

Каждый день я звонил жене и дочке из учительской.

– Малыши, что же вы делаете? Играете. А где Настюшка? Со мной она поговорить не хочет? Дай ей трубочку! Настюшка? А ну-ка скажи мне, как собачки лают? Аф-аф? Правильно. А как киски мяукают? Мяу-мяу? Молодчина!

Коллеги-учителя не смеялись надо мной, они уже привыкли к подобным моим «дидактическим», «мудрым» каждодневным разговорам. К тому же по-кошачьи, по-лягушачьи… я разговаривал не так долго. В основном мы общались, как собачки:

– Аф, аф, Настюшка, аф-аф!

– Аф-аф, – кричала Настюшка по телефону и громко, заливисто, счастливо смеялась.

Настя подружилась с соседской девочкой Леночкой Сысаевой, дочкой Сережи, моего товарища, Наташиного одноклассника, и внучкой Роберта Ивановича. Леночка со своими родителями – Зиной и Сережей – на выходные частенько приходили к нам в гости. …Мы прожили в Кубиковске еще год. Настюшка подросла, стала похожа на маленькую женщину – красивая, обстоятельная…

Однажды, пока Наташа и Сережина жена Зина разговаривали, годовалая Леночка заснула в Настиной кровати… И проспала два часа. Вечером, перед тем как ложиться спать, Настюшка тщательно обследовала ручкой свою постель и удовлетворенно заключила: «Не обдула».

Мы опять с Наташей стали приходить к выводу, что пора ехать в Москву.

Перспектив в провинции у нас не было, квартиры в Кубиковске мы получить не могли, а в избушке на курьих ножках Наташа жить не хотела.

И мы в самом деле стали собираться в дорогу – в Москву, хотя и там, по большому счету, перспективы маячили туманные. …Мы ехали с Наташей и маленькой годовалой Настей на поезде в стольный град. Домой. Ко мне. Ехали, не имея никаких сбережений – в плацкартном вагоне. Лучше бы я, дурак, не ездил ни в какой круиз.

Ночью было холодно. Ворочались, ворочались, но холод не уходил, а сон не приходил.

– Ты думаешь, мы нормально устроимся в Москве? – спросила Наташа.

– Уверен, не переживай, все будет хорошо, – сказал я, хотя, конечно, никакой уверенности у меня не было.

Почему-то к нам заглянул проводник. Видимо, ему было скучно. Он сказал, что уже Ожерелье.

У меня на душе стало теплее.

ГЛАВА 4. СОТРУДНИК МУЗЕЯ

Наташе в Москве понравилось – она впервые жила в большом городе, где на каждом шагу театры, художественные выставки, большие книжные магазины и т.д. Наташа очень быстро устроилась на годичные курсы экскурсоводов, ей даже стали платить стипендию – сто рублей. С моей мамой они, конечно, не очень ладили, но мудрая Наташа терпела и не лезла на рожон – она понимала, что она все-таки в гостях.

Настюшка освоилась в Москве тоже быстро – дедушка и бабушка в ней души не чаяли, баловали, а во дворе она познакомилась со своими сверстницами; они стали вместе играть в детском городке в нашем дворе.

А я немного растерялся. Я не узнал своего родного города, в котором не был восемь лет. Главное – я не узнавал своих былых товарищей, с кем когда-то общался, жил в одном дворе. Все выросли, все изменились. У всех были разные интересы. Правда, Сережка Грушин сразу же прибежал в гости, притащил чая и даже денег с меня не взял. Обрадовался, что я вернулся. Игорь Кононов работал вместе с Сережкой на чаеразвесочной фабрике грузчиком, они трудились в одной бригаде. Игорь женился, у него рос сынок. К сожалению, Игорь сильно поддавал, уходил в недельные запои и тогда был буен и неуправляем. На работе ему объявляли выговор за выговором, но не выгоняли – грузчики в Москве в дефиците.