Застолье Петра Вайля

Что касается какого-то разрыва… Наверное, есть разрыв. Для меня, например, самый молодой человек – это Отар Иоселиани и поныне. Я смотрю его картины и вижу, как они замечательно молоды и замечательно сделаны, как о многом они говорят – и о человеке, и о жизни, и о мире, и обо всем. Эти картины, которые вы перечислили, они все очень бодрые, и мне очень интересно было их смотреть. Но я там для себя не почерпнул ничего нового. Для меня там не было ни одного интересного мне изобретения. А те кинематографические изобретения – изобретения не этих людей, они их наследуют или владеют более динамичным сегодняшним среднеевропейским или американским киноязыком. В целом это отрадный процесс. Но ничто не поражает меня, не останавливает, и я не задаю потрясенного вопроса, как это сделано, как это можно сделать, из чего и непонятно – как. Вот например, я смотрю фильм Отара Иоселиани “И стал свет”. Почему-то про туземцев. Я не понимаю, как это сделано, я нахожусь под огромным впечатлением.

слушатель. Это Алексей из Ленинграда. У меня такая была идея – сравнительный теософский анализ забугорных фильмов и российских. У меня друг читает теософскую литературу, он говорит, что в российских фильмах почти ничего не было. А в американских, несмотря на всю их грязь, там пошлятины хватает, но там теософские знания даются как сами собой. И ему помогало это в чтении теософской литературы. Как вы относитесь к такому взгляду на кино?

Д.Д. Мне кажется, это очень серьезная проблема, связанная с тем, что в начале 90-х наша художественная элита оказалась в совершенно новой и сложной ситуации. Две или три сложности я вижу.

Во-первых, это настоящая свобода, отсутствие цензуры. То есть, когда из пространства всех размышлений был изъят этот пресс, стало тяжело без врага, без оппонирования государству, без оппонирования устройству мира и существования, целая цивилизация куда-то уходила.

Второе – возник рынок. Мы говорили о том, что государство, с одной стороны, играет хорошую роль для развития кинематографа, а с другой стороны, плохую, потому что можно снимать фильмы не для зрителей.

И третье – никаких ограничений в конкуренции нет. Никогда никто у нас не говорил, что шестьдесят лет, с 29-го года советские художники были ограничены невозможностью конкурировать с американцами и европейцами. В ЦК КПСС решали, что американских фильмов будет от трех до четырех в год, шесть, если Брежнев поедет в США. Фильмов французских будет восемь, индийских тринадцать, гэдээровских все тридцать, и так далее. Это потрясающая защита. Сегодня у нас американских фильмов выходит минимум сто тридцать в год – все лучшее, что там создали.

Четвертое связано с тем, что у нас сегодня нет устойчивых представлений и никаких общественных дискуссий по поводу того, в какой стране мы живем, что здесь происходит, какое у нас будущее и что происходит с населением. До сих пор в буржуазном обществе деньги, в сущности, вне закона, презираемы, бизнес порочен, новая модернизация несправедлива. Картины мира перевернуты, сломаны, не объяснены. Это же все отражается на моделях, которые предлагают авторы, то есть драматурги и режиссеры. Поэтому одно снимается для сериалов и телевидения – одна версия страны и жизни, и другое – для кинотеатров. Поэтому все-таки не надо забывать, что абсолютными чемпионами стали криминальные боевики. Это “Даже не думай”, “Антикиллер”. Кроме картины Хотиненко “72 метра” – она уже попадает в следующий цикл и, видимо, будет собирать свои “Ники” после.

Проблема связана с тем, что российский кинематограф новых моделей жизни не предлагает. И в этом я согласен с нашим слушателем. И в этом смысле наше кино воспроизводит кальки и матрицы зарубежного кино и часто не в лучшем варианте.

слушатель. Я хотел задать, может быть, наивный вопрос о том, что все видят, но о чем почему-то не принято говорить. Ясно, что американские фильмы, которые я, безусловно, предпочитаю нашим по качеству, несут в себе определенный пропагандистский заряд. Там есть хорошие парни и плохие парни, и плохие парни в большинстве фильмов выдают свое происхождение из России. Когда это происходит с корейцами, французами или арабами, мы слышим на Западе крики протеста, и эти протесты имеют действие. Почему мы воспринимаем вот этот образ русского в американских фильмах как должное? И как вы думаете, не воспитываем ли мы невротиками своих детей, которые растут на фильмах типа “Рембо” и привыкают к тому, что они живут в стране плохих парней, и болеют за врагов своей страны? И почему эти же штампы и это же представление о русских уже перекочевывает в наши собственные фильмы о самих себе?

А.М. Мне кажется, чтобы хорошо воспитывать детей, не надо так ревниво вглядываться, кто как и где представлен. Потому что это абсолютно второстепенно. Первостепенно – чтобы вместо этого заставить, хотя это гораздо труднее, чем ходить в кинотеатр, прочесть Чехова или Гоголя. Это полезнее для подрастающего поколения, чем вглядываться, как там подан русский. В конце концов, это только часть бизнеса.