Застолье Петра Вайля

Ясно, что подобного вокруг гибели “Курска” много. Мы далеко, мы видим телеэкран и газетные полосы. Но семьи погибших с утра до вечера смотрят и слушают тех, кто превратил и превращает национальную трагедию в политическую карту. И правильно, что первой сказала об этом вдова командира, по сути, его заместитель на земле.

Почему я эмигрировал

Программа: “Полвека в эфире: Послевоенный мир устами

Радио Свобода. Год 1977-й”

Ведущий: Иван Толстой

4 сентября 2002 года

Иван Толстой. В 1977 году круто изменили свою судьбу и отправились в эмиграцию многие ученые, писатели, художники: лингвист Игорь Мельчук, логик и прозаик Александр Зиновьев, поэт и исполнитель Алексей Хвостенко, филолог Илья Левин, критики Петр Вайль и Александр Генис. Кто по политическим мотивам, кто по культурным.

Петр Вайль. Нет, я не был никаким диссидентом, и таких серьезных, сколько-нибудь обоснованных, осознанных политических мотивов у меня не было. Я был молодой человек двадцати семи лет, и, конечно, моим мотивом было то, что вы называете культурным. Дело в том, что я просто хотел читать те книги, которые я хочу, и видеть те места, которые я хочу видеть. Вот, пожалуй, только и всего. Это были мои претензии к советской власти, которая не позволяла мне свободно делать то и другое.

И. Т. Но чтобы удовлетворить культурные запросы, надо было совершить политический выбор. На Западе, впрочем, Петр Вайль сразу попал на культурно-политический перекресток.

П. В. Я провел четыре месяца в Риме в конце 1977 года. Это был стандартный путь эмиграции через Рим, где все ждали оформления документов для въезда в США. И вот в это время я прочел в газете “Русская мысль” о том, что в Венеции устраивается биеннале, это очередная биеннале, посвященная в данном случае диссидентскому искусству. Я сел в поезд и поехал в Венецию. И там я увидел, как искусство сопрягается с политикой самым выразительным образом, потому что я увидел тех людей, чьи имена для меня звучали какой-то потусторонней музыкой. Я имел честь тогда познакомиться с Иосифом Бродским, Андреем Синявским, Александром Галичем. С Галичем это было особенно примечательно. Потому что ему суждено было жить еще совсем немного. И я помню, как мы прохаживались с ним по Славянской набережной, и он был такой импозантный – в пальто с меховым шалевым воротником, в меховой шапке пирожком, с тростью. Галич настолько выделялся из итальянской толпы, что на него все оглядывались. Какие-то я задавал ему почтительные вопросы, а потом через два дня я был на последнем концерте Галича, это было уже в Риме, в Гоголевской библиотеке. Там было всего человек тридцать. Через несколько буквально дней пришла весть о его безвременной, нелепой кончине в Париже.

Эти все люди были столпами культуры, каждый в своей области. В поэзии – Иосиф Бродский, в литературоведении – Андрей Синявский, в бардовской песне – Александр Галич. И в то же время они все были в глазах советской власти несомненными политическими деятелями, антисоветчиками и диссидентами.

“Мужская работа”, фильм Тиграна Кеосаяна

Программа: “Кавказские хроники”

Ведущий: Олег Кусов

26 ноября 2002 года

Петр Вайль. В начале Великой Отечественной войны были сняты и показаны фильмы, которые шли недолго, а потом и вовсе забылись. Я видел несколько таких лент из архивов Госфильмофонда, вроде картин про Антошу Рыбкина, который одним прикладом, играючи побивал целый немецкий взвод. Немцы там были патологические трусы, патологические негодяи и патологические дураки. Потом вверху спохватились – если воюем с дебилами, то почему отступаем до Волги? Враг приобрел некоторые достоинство, хотя метастазы Антоши Рыбкина видны, например, в “Подвиге разведчика” или в послевоенной “Встрече на Эльбе”, где отчаянно карикатурны уже американцы.

Года не прошло после войны, как началась война холодная. Но в целом враги сделались хоть как-то сопоставимы. Хитрости и коварству противопоставлялись мастерство и мужество. Враг пересекал пограничную полосу на коровьих копытах задом-наперед, но пограничники изучали глубину следов и ширину шага и ловили шпиона в колхозе, где он уже работал учителем физкультуры и готовился извести весь рогатый скот.

Книжки серии “Библиотечка военных приключений” и снятые по ним фильмы породили анекдоты про майора Пронина и других героев, пародии вроде рассказа старого колхозника:

– Подходит ко мне корова и спрашивает: как, дескать, на станцию пройти? Я и смекнул: если корова дороги не знает, не наша это корова. Свел ее на заставу, а там уже ждут: “Здравствуйте, – говорят, – мистер Гопкинс, граница на замке!”

Позже в русском искусстве возникло целое направление, пародийно эксплуатирующее приемы соцреализма, – соцарт. В живописи – Комар и Меламид, в поэзии – Пригов. С перестройкой – Сорокин, Кибиров. Целый выводок фильмов вроде “Путешествия товарища Сталина в Африку”. На соцреалистические делянки сошла такая лавина, что, казалось, там ничего вырасти не может. Выросло.