Застолье Петра Вайля

По незатейливой форме “Мужская работа” восходит к поэтике Антоши Рыбкина, по крепкому идейному содержанию – к “Библиотечке военных приключений”. Тут враг дошел на коровьих копытах до Государственной думы и Кремля и, если бы не Карацупа из спецназа в исполнении Федора Бондарчука, извел бы весь народ. Чеченцы все беспросветно коварны и кровавы. Даже странно, что автор фильма – сын того режиссера, который вывел на экран “Неуловимых мстителей” лихо, увлекательно, легко. Здесь все уныло, скучно, тяжеловесно. “Мужская работа” проделана так топорно, что никакого более тонкого инструмента не понадобилось.

Можно сказать, что российская публика и без того смотрит массу примитивных третьеразрядных фильмов американского производства. Вернее, в стране много лет идут халтурные картины, которые в самих Штатах в кинотеатрах увидеть нельзя: затраты на прокат заведомо не оправдаются, и они выходят только на видео. Но российский зритель смотрит эти ленты вполне отстраненно, ему нет никакого дела до того, кто кого рвет на части где-нибудь в пригороде Лос-Анджелеса. И совсем иное, когда речь идет о всенародной беде – войне на собственной территории, против своих граждан, войне, которая началась уже восемь лет назад, первая, а сейчас уже три с лишним года вторая, и конца не видно. И вся страна играет в зловещие прятки с воинским призывом. Тут не отрешиться, не переключиться. Халтура “Мужской работы” выглядит оскорбительно для человеческого горя, которое обрушилось на Чечню и Россию.

Старая Рига

Программа: “Русская Латвия: специальный репортаж”

Ведущий: Мумин Шакиров

23 февраля 2003 года

Петр Вайль. Раньше, в советские времена, все-таки было непонятно – не то Западная Россия, не то Восточная Европа. Теперь-то нет сомнения, что Европа. Как некогда. Однако вот в той, моей Риге, городе детства и молодости, ощущалось по-другому. И сейчас, когда я приезжаю, испытываю странное чувство. С одной стороны, здесь каждый камень знаком и полит моим портвейном, с другой – камни эти стоят и выглядят иначе. К счастью, в Старой Риге внешние изменения не драматичны, не как в Москве, потому что удерживаются в городском контексте и не преображают, а скорее дополняют прежний облик.

Вот, скажем, на Ратушной площади возник Дом Черноголовых – это такое средневековое братство неженатых купцов, чьим покровителем был чернокожий Святой Маврикий. Это самое вычурное здание города, разрушенное войной, а теперь восстановленное просто с нуля. Рядом стоит угрюмый параллелепипед. Раньше он был Музеем красных латышских стрелков, а теперь это Музей оккупации, точнее оккупаций – и той и другой. Рижский замок, построенный когда-то для магистра Ливонского ордена, потом принадлежал лифляндскому генерал-губернатору, при мне тут был Дворец пионеров, а сейчас – резиденция президента республики. За Петропавловской крепостью, бывшей Гарнизонной, поставили памятник Анне Петровне Керн: рижским гарнизоном командовал ее муж, и сюда ей писал письма Пушкин.

Появилось множество пивных и кафе, которые мне не кажутся новыми, потому что открыты они на тех или почти на тех местах, которые мы намечали в своих фантазиях с друзьями, когда болтались по Старой Риге.

Нынешние, то есть прежние названия улиц мне не мешают, они мне были известны и раньше. Такая водилась тихая форма инакомыслия – знать досоветскую историю. Мы ее и знали. Мы гордились своим знанием всяких укромнейших уголков, неизвестных даже экскурсоводам, показывали их московским и питерским гостям. И Старая Рига не подводила. Не подводит и сейчас, она легко перебрасывает в другое время. В том, кажется, и задача, сверхзадача Старого города – дать тебе ощутить преемственность, лишить исторического одиночества, почувствовать себя звеном цепочки.

Итоги русской космической эпопеи

Программа: “Поверх барьеров”

Ведущая: Елена Фанайлова

28 апреля 2003 года

Петр Вайль. Первый человек в космосе, Юрий Гагарин, почти сразу оторвался от своего человеческого существа, сделавшись не просто мифологической фигурой, но и, больше того, именем нарицательным. Евтушенко мог о хоккеисте Боброве написать: “Гагарин шайбы на Руси” – и было ясно, что речь не столько о первопроходце, сколько об очень высоком качестве, превосходной степени вообще. На том уровне сознания закрепился весь сюжет освоения космоса, это был род высшей человеческой деятельности. Но если подросток начала 60-х не мечтал стать космонавтом, то, скорее, оттого, что не всякому позволено было о таком мечтать.

В самих образах космонавтов причудливо смешались народные запросы и религиозные каноны. С одной стороны, они были простыми парнями из соседнего двора, с другой – их окружала таинственность небожителей и высокое достоинство служителей культа. Их начисто лишили даже подобия недостатков.