Застолье в застой

О пьянках сталинского политбюро написано много, так что не стану повторяться. Умный и циничный вождь народов ценил водку прежде всего как средство для развязывания языка; сам он выпивал не очень много, но непьющих соратников терпеть не мог. Впрочем, когда надо было, Сталин мог пить как лошадь. По свидетельству маршала А. Голованова, сопровождавшего вождя на конференции с лидерами союзников во время войны, Сталин дважды перепил самого Черчилля, который слыл записным бражником. Однажды он подарил британскому премьеру бутылку грузинской виноградной водки-чачи, но тот не решился откупорить сосуд при Иосифе Виссарионовиче, чье застольное превосходство Черчилль признал безоговорочно.

Именно при Сталине советская водка стала соответствовать самым строгим мировым алкогольным стандартам. Для ее очистки начали использовать липовый и березовый уголь, сам напиток гнали исключительно из зерна. После военной неразберихи производство водки было восстановлено к 1948 году, когда ввели новые технологии, модернизировали фильтры, использовали все, что удалось вывезти с немецких заводов, чьи напитки считались весьма качественными. В общем, признавая, что сталинское время не очень хорошо отразилось на многих людях, следует согласиться, что для водки оно было эпохой расцвета. В год смерти Сталина, в 1953-м, на всемирной выставке алкоголей в Швейцарии «Московская особая» водка получила золотую медаль, а чуть позже «Столичная» была признана одной из лучших на свете элитных водок.

Никита Хрущев, сменивший Сталина во главе страны, был человеком другой биографии и другого масштаба. Сформированный в недрах советской чиновничьей системы, он мог пить все, что угодно, и спьяну бывал несдержан. За Сталиным демонстративной несдержанности не замечали, но Хрущев буянил, твердо веря в собственную безнаказанность и безошибочность. Для застолий у Никиты Сергеевича были две особенные рюмки. Одна приехала с ним в Кремль из Киева, и он поднимал ее только в кругу «своих». В Киеве поэт Микола Бажан рассказывал мне, как однажды, выпив эту рюмку несколько раз подряд, Хрущев сообщил ему, как перед самой войной власти хотели санкционировать арест Бажана, да потом передумали, потому что Сталину понравился перевод «Витязя в тигровой шкуре», сделанный украинским поэтом. «В тот вечер, — говорил Бажан, — я мог бы выдуть литр без закуски, после того как запросто, между двумя тостами узнал, что был на волосок от смерти». Вторая памятная рюмка была подарена Хрущеву супругой американского посла. Рюмка была сделана так, что всегда производила впечатление наполненной и с ней можно было симулировать в том застолье, где не хотелось пить. Но таких застолий у Хрущева было немного. Как правило, у стола он говорил не задумываясь, энергично, не пытаясь ограничить себя ни в манерах, ни во времени, ни в словаре. Федор Бурлацкий, один из его помощников, вспоминал: «Он держал рюмку с коньяком, хотя она мешала ему говорить, размахивал ею в воздухе, выплескивал коньяк на белую скатерть, пугая соседей и не замечая этого…» Еще Хрущев любил украинские закуски. Главный кремлевский повар Анна Дышкант готовила для него домашнюю колбасу собственноручно. Для этого привозились под присмотром отобранные свинина, вода, соль и перец, чеснок, тонкие кишки и льняной шпагат. Хрущев любил, чтобы колбасу обжаривали непосредственно перед подачей на стол, и принимал под нее украинскую горилку с перцем, которую специально доставляли из Киева. Последние полвека советской власти кремлевская кухня была украинизирована до предела (за исключением коротких периодов правления Андропова и Черненко, которые питались только тем, что им прописывали врачи-диетологи). Руководящие товарищи пили горилку, ели борщи, кулеш, вареники, яичницу с салом и арбузы с черным хлебом. От Хрущева до Горбачева главной кашей в начальственном меню была гречневая, а сам Никита Сергеевич в революционном порыве сделал еще несколько попыток научить подчиненных закусывать крутой кукурузной кашей — мамалыгой. Но это не прижилось, как и ряд других опытов кремлевского реформатора.

Как-то на обеде с американским президентом Эйзенхауэром Хрущев велел подать тому селедку в горчичном соусе, тарелку вареной картошки (отбирались картофелины не более трех сантиметров в диаметре) и стаканчик холодной водки. Так состоялась одна из немногочисленных побед советского лидера над Соединенными Штатами, потому что Эйзенхауэр лизнул водку, понюхал закуску и сказал: «Не смогу. Это выше моих сил…»

За столами и на трибунах Никита Хрущев вел себя одинаково. Мне запомнилось, как однажды на его выступлении я оказался в первом ряду, прямо перед вождем. Произнося очередную пламенную речь, он так брызгал слюной и плевался, что после того, как оратор замолчал, ближайшим слушателям впору было идти в душ…