Застольные стихи для детей

на картинку посмотри».

«Тогда, может быть, орех? —

я спросила, покраснев, —

или, может быть, трава,

как твердят нам про банан».

«Он похож на шишку», – брат

робко пискнул наугад.

Папин взгляд из-под очков

успокоил знатоков.

«Как ни странно, каждый прав, —

папа весело сказал. —

Раз никто не победил,

выигрыш мы сейчас съедим».

Мама вспыхнула: «Постой,

как же новогодний стол?!»

«Купим новый, ничего! —

папа гикнул. – Ого-го»,

в ананас вонзая нож.

Тот щетинился, как ёж,

а верней, как панголин,

соком едким исходил,

нёбо и язык щипал —

враз исчез, как не бывал.

Тишину прервал Сергей:

«Нет, в компоте он вкусней!»

Мама бросила: «А квас

был бы лучше в десять раз».

Ананасный хохолок

Папа посадил в горшок.

Я захлопала: «У нас

будет новый ананас!»

«Даже в пампе, – он вздохнул, —

ананас три года ждут».

Человечество не определилось с точной классификацией ананаса.

Ботаники относят его к травянистым растениям из семейства злакоцветных. Ананас формирует соцветие-початок и цветёт 15-20 дней: бутоны поочередно зацветают снизу вверх по спирали, как огоньки на новогодней ёлке. Затем цветки срастаются в соплодие, похожее на шишку. Созревает ананас целых три года! С научной точки зрения родственники ананаса – шелковица и инжир, плоды которых тоже срослись боками и образовали соплодие.

В торговле ананас относят к категории «фрукты». Вот и получается, что ананас – и трава, и початок, и фрукт, и плод, похожий на шишку.

На схемах А и а – слова автора, П и п – прямая речь, !?… – восклицательный знак, вопросительный знак или многоточие – любой из этих знаков.

Прямая речь после слов автора

А: «П».

А: «П?»

Прямая речь перед словами автора

«П», – а.

«П!» – а.

Прямая речь внутри слов автора

А: «П» – а.

А: «П?» – а.

Слова автора внутри прямой речи

«П, – а. – П».

«П… – а. – П».

«П, – а, – п».

Анчоус

52 слова с буквой О после шипящих в корне

Не принято в трущобах помнить,

Кто первым начал и когда,

Но шоу вышло хоть куда!

Поссорились жонглёр с жокеем.

То ли Луна шла к апогею,

То ли зверюга сдох в чащобе —

Повздорили друзья до гроба,

И оба лезли на рожон,

Ведь пили вовсе не крюшон.

И не нашлось виновных в склоке!

Все до сих пор в глубоком шоке,

Как маленький анчоус смог

Без спичек совершить поджог.

В заштатном маленьком кафе —

Уже изрядно подшофе —

Они болтали всякий вздор,

А спор возник ещё вечор.

Жонглёр, объездивший полмира,

Кричал, что рыбу подменили,

Что к «Цезарю» подали соус,

В котором вовсе не анчоус.

Официант, прямой, как шомпол,

Ответил, от волненья взмокнув

От головы и до трусов:

«Это анчоусный посол».

Жонглёр тельняшкой лёг на столик:

«Здесь не хамса – могу поспорить!

Иди и с кухни принеси

Исходник – точно иваси!»

Через минуту тот вернулся,

Принёс три килечки на блюдце.

Жокей-красавец, с виду мачо,

Расхохотался, чуть не плача:

«Друг, шоры наконец сними,

Анчоус – килька, чёрт возьми».

Жонглёр сердито: «Нет, хамса!

А ты не смыслишь ни шиша,

Она с зеленоватой спинкой,

В разрезе с явственной краснинкой

И прикусом, как у акулы,

А нас здесь только что надули!

А если повар узкоглазый,

То жди какой-нибудь заразы:

Закаюсь, если подхватил

Коронавирус и глисты».

Жокей швырнул кусок на блюдо:

«Не знал, что ты такой зануда!»

«А ты слюнтяй и пофигист!»

«А ты хамло и шовинист!»

Жонглёр схватил его: «Ты чё?»

И окунул лицом в харчо.

Тот шоркал по столу рукой,

Чтобы схватить прибор любой

И изувечить на всю жизнь

Того, с кем чокались надысь.

Но в маске Джокера певец

Дал ему в руку огурец.

Ругнувшись, словно уголовник,

Жокей метнул его в крыжовник,

А может, в жостер за окном,

Но, промахнувшись, огурцом

Попал в тщедушного тапёра

В костюме польского жолнёра.

Салфеткой вытерев лицо,

Жокей обидчика в кольцо

Скрутил, сдавив до потрохов, —

На шортах разошёлся шов.

Пытался их разнять шофёр —

Был послан по шоссе пешком.

Басист, наряженный в гаучо,

Вдруг перестал гитару мучить,

Снял пончо и поверх голов

Трещотку бросил в драчунов.

В углу сидел особняком

В шотландском килте с пиджаком,

С причёской на косой пробор

Бесстрастный, чопорный мажор.

Поправив свой жонкиль в петлице,

Сказал он: «Время веселиться!»

И, пряча в руку свой смешок,

Метнул в басиста артишок.

Махая банджо, как ракеткой,

Басист пулял во всех креветки,

Потом – что было на столе.

Тапёр заполз под табурет.

Сотейник мимо просвистел,

В картину с грохотом влетел,

Окрасив джонки паруса

В цвет лечо. «Это не хамса!» —

Хрипел жонглёр в руках жокея.

Мажор, весь в пятнах, свирепея,

Буцал шофёра и басиста,

Сплетенных в узел, как самбисты.

И, возвышаясь, как донжон,

Над стойкой бармен – вот пижон! —

Вальяжно попивал мартини,

Мыча каприччо Паганини.

Он был огромен и очкаст,

Надёжен, как офшорный траст.

Вокруг летало и стонало,

Но всё же замерло. Светало.

Жонглёр, взъерошенный, как чомга,

У бармена спросил боржома,

Изжогой дьявольски страдая,

На ногу левую хромая,

С лицом, багровым, как ожог.

«С утра всегда ужасный жор, —

Пожаловался он жокею, —

И если бы мне подогрели,

Наверно съел бы и слона,

Вчерашней каши полведра,

Да хоть подсолнечного жома,

Да хоть копчёного Чужого!»

Жокей, надвинув капюшон,

Гонял в тарелке корнишон,

Невозмутимый, как Ижора.

«Не знал, что ты такой обжора», —

Он брякнул явно невпопад,

Допив горячий шоколад,