Заступа

— Осталась последняя ночь. Что будет не ведаю, готовьтесь к самому худшему. Лукерья, если не отступишься, к утру сына вернешь, не дашь нечистью обратиться и Сатане остатки жизни служить. Иона, узришь сегодня истинного врага, если вера с тобой — победишь, если нет веры — падешь. Еще не поздно уйти, никто не осудит.

— Не уйду, — Иона упрямо мотнул головой. — Боюсь, спасу нет, и не скрываю того, но ежели отступлю — себя прокляну. С вами я, от начала и до конца.

Бучила пристально поглядел монаху в глаза. Всегда нравились люди с железом внутри. Вроде хлипок собой, голосок тоненький, пуглив как зайчишка, а вон оно, твердо стоит и не своротишь ничем.

— Ну тогда начнем, помолясь, — кивнул Рух.

Лукерья, запинаясь и выставив руки перед собой как слепая, дошла до иконостаса и тяжело бухнулась на колени. Слабый, надтреснутый голос заполнил церковь молитвой. Иона крутился рядом не находя себе места. Бучила ждал. Ждал сам не зная чего. Нечистый, скорее всего, явится сам, а уж кем окажется остается только гадать. А гадать Рух не любил, все едино кому рога оббивать. Время густело во мраке разбавленном зыбким пламенем свеч.

В полночь дверь вылетела, засов переломился соломиной, одна створка грохнулась на пол, вторая повисла на вывороченных петлях. С улицы пролилась дымная полоска лунного света, проложив дорогу из мира мертвых к миру живых. В церковь медленно вошла человеческая фигура, облепленная клочьями тьмы. Не ясно было, где кончался человек и начинался чернильный, удушающий мрак. Рух разглядел ссутуленного, высокого мужика, полностью голого. Под кожей полночного гостя бугрились и двигались узлы и наросты, мятое лицо напоминало маску, содранную с чужой головы. Человек двигался рвано и хаотично, с трудом переставляя ноги и загребая руками перед собой. Тело покрывали рваные раны, в дыре на боку проглядывались ребра, левая половина лица была изорвана до кости. Лоскутья кожи закрывали вытекший глаз. Впереди себя человек гнал запах смерти, разложения и чего-то еще, чего Рух пока не сумел определить. Одно точно — в храм приперся заложный, поднятый из могилы ненавистью и злым колдовством. И тут Бучила понял, что за запах примешивался к привычному аромату ожившего мертвяка, от гостя разило демоном, горелой плотью, пламенем и дымом серных котлов. Тяжелая, страшная, опасная вонь. Рух понял кто перед ним, ноги чуть повело. Из всех возможных паскудств, выпала, естественно, самая паскудная. Клят, ну вот никогда не везло!

— Лукерья! — требовательно позвал гость скрипучим, жужжащим голосом. — Муж пришел, Лукерья! Встречай!

Тьма исторгла человека на колышущийся свет десятка свечей. Иона дернулся навстречу, остановился и ахнул:

— Петр?

— Уже нет, — глухо обронил Бучила в звенящую пустоту. — Бес это, натянувший шкуру Петра, исчадие адово.

Руху разом открылась картина — резкие перемены в поведении лукерьиного мужа, подлость, непомерная злость. Мог бы и раньше догадаться, дурак. Отгадка, как водиться, на самом видном месте была.

— А ты Заступа, умный, — бес оскалился, показав на мгновение загнутые клыки.

— Давно в Петрушке сидишь? — осведомился Бучила.

— Давненько, — нечистый сладко зажмурился. — Дрянь человечишка был, мелкими страстишками душу как червяк древоточец изгрыз. Я ему на ухо нашептал, он и открылся, без усилий я им овладел. Большие надежды на Петюнечку возлагал, здесь, в селе, развернуться негде было, подались мы с Петюней в Москву. А там подвел он меня, упился в говнину, в канаву упал, захлебнулся блевотиной, свиньи объели всего. — бес жалостливо продемонстрировал изжеванную руку без пальцев.

— Ясно, — кивнул Бучила. — А без тела тебе в этом мире не жить, вернешься ни с чем, хозяин выдерет хвост. А тут невиданная удача — смертная баба от одержимого понесла. Петюня про то ни рылом не знал, а ты ведал своим поросячьим мурлом. Обычно семя бесовское ростков не дает, один шанс на тьму тем и тот выпал тебе. Ребенок тот будет наречен Открывающий врата и войско сатанинское хлынет в божеский мир, как предсказано в Кодексе Иезекиля. И тогда ты всем рискнул, стал ждать, когда разродиться Лукерья, чтобы ребенка забрать, слабел, медленно увядал, но дождался. Все по твоему вышло, одно не срослось, упырь, проклятый Богом и людьми, встал на пути. Жизнь полна иронии, не правда ли бес?

— Встал на пути? — хохотнул нечистый. — Не льсти себе, кровопийца. Два дня Лукерье выгадал, кроохотная помеха, заноза в заднице, и не боле того