Заступа

Рух поперхнулся, опознав пропавшую Варьку — голую, взъерошенную, измазанную свежей кровью и грязью. Образина жалась к девчонке, жалобно прискуливая и тягучими нитками пуская слюну.

— Варвара, ну ёб твою мать! — Рух опустил клинки. — Нет, вы только гляньте!

— Не подходи, не подходи! — Варькины глаза налились угрожающей чернотой.

— Сколько живу, такого блядства не видел, — подошедший Вахрамеев сплюнул под ноги. Рейтары окружили землянку и ее обитателей.

— Это то о чем я подумала? — голос Лаваль мелко дрожал.

— Ага, то самое дерьмо, — согласился Бучила, картинка сама собой сложилась в башке. — Никак Варюшенька мамку усопшую подняла.

— Подняла! — с вызовом крикнула Варька, ничуть не стесняясь бесстыдной своей наготы.

— Ясно теперь, — Рух расплылся в нехорошей ухмылке. — Год назад была обычной соплюхой — вышивки, ленточки, куколки, мечты о прынце на белом коне. А потом мать умерла.

— Он убил ее! — Варька обличающе указала пальцем на сидящего в клетке отца.

— Ведьмой она была, ведьмой! — взревел Степан. — Всю жизнь мне врала! Душу Дьяволу продала! Варьку родила, а потом всех детей бесам несла! Роды подгадывала на лето, когда я все время с бортями, а как вернусь рыдала, волосья рвала, убивалась по-всякому, дескать умер ребеночек наш! А я дурак верил! На могилки ходил, сердце отцовское рвал, а в могилках тех куклы лежали!

— От наивная душа, или и правда мозгов от рождения нет, — удивился Бучила. — Думаешь почему нечисть лесная тебя, обормота, пальцем не трогала, борти медом полнились и пчел всякий мор обходил стороной? Жена детьми вашими выкупала удачу ради тебя. У всего своя цена, Степка-дубовая голова.

— Не правда! — Степан рванул клетку, хрустнули жерди. — Я за ней проследил, видел, как она дите бесу в лесу отдала!

— Ты совсем дурак? — вздохнул Рух. — Пчелы засрали башку? Неужели не увязал смерть жены и крах медового промысла? — Бучила перевел взгляд на Варьку, не обращая внимания на мертвечиху, попытавшуюся уцепить его когтищами за сапог. — А ты, ты видела, как отец убил и закопал мать. Ненависть и ужас открыли проклятый дар. Тлевшее в матери, в тебе разгорелось буйным огнем. Кого первого подняла?

— Кротика мертвого, — Варька потупила глаза. — Не знаю и как, в руки взяла, подышала, он и ожил. Чудо Господне.

— Ну естественно чудо, только от Господа в нем с гулькин хренок. Следом собаку?

— Чернышечку моего.

— Но вот незадача, — Рух понимающе кивнул. — Любимый пес вернулся другим, удержать ты его не смогла и тварь приперлась домой. Хорошо отец успел лопатой прибить. Тут хоть однажды в жизни наш полудурошный Степашка не сплоховал. А ты, мелкая мразь, уже вошла во вкус, распробовала силу свою. Тут и подвернулся мальчонка. — Бучила посмотрел в сторону страшилы с собачьей башкой.

— Я помочь хотела, помочь! — Варьку трясло, она всхлипнула и зачастила. — Сдружились мы с Митенькой, он не хотел с дядьками страшными уходить, со мной хотел остаться, со мной.

— Отравила красавкой?

— Он…, он со мной…, — Варька ревела, размазывая слезы и кровь по лицу.

— С тобой, с тобой, — успокоил Бучила. — Ты его откопала и подняла, добавив по вкусу куски любимого пса.

— Друг он мне, друг!

— Ну конечно, какой разговор? Когда дружат, завсегда пришивают серпы и собачью башку, — Рух кривенько улыбнулся. Варька верила в то, что говорила, это было страшнее всего. — И тогда ты взялась за главное дело, решила мать оживить, помнила место, где папанька труп прикопал. Но это уже не мать, а горе одно, того и гляди рассыплется в прах.

— Мама вернется! — убежденно выпалила Варвара.

— Да конечно, иначе и быть не может, — влез в разговор Вахрамеев. — Вы тут, гляжу, все такие умные собрались, так объясните мне олуху, падальщики тут откуда взялись?

— Они недавно пришли, — Варька стрельнула глазками на побитых дикарей. — Я испугалась сначала, а они хорошие, охранять взялись меня, помогать.

— Рыбак рыбака, — хмыкнул Бучила. — Падальщики как увидели, чем наша милая деточка занята, так и растаяли. Поди богиней почитали или вроде того.

Рух замолчал, осененный внезапной догадкой, и рывком распахнул дверь убогой землянки. Будь он послабже, все бы вокруг заблевал. Внутри воняло кишками и кровью, света почти не было и Бучила обрадовался этой милостивой, благостной полутьме. С низкого потолка густо свисали пучки трав и трупы животных, одни тронутые разложением, другие иссохшие до самых костей. Почти все пространство занимал кособоко сколоченный стол, занятый синюшным трупом, вспоротым от паха до середины груди. Внутренности, сердце, печень и легкие аккуратно разложены по глиняным мискам. Ввалившиеся глаза мертвеца слепо смотрели на Руха. Дарья. Он выдохнул, закрыл дверь за собой и глухо спросил:

— Хочешь мать в мачеху переселить и Филиппкиной кровью к жизни вернуть? Сама доперла или кто подсказал?

— Сама!

— Башковитая сука, — Рух о таком только слышал. Чары крови и смерти — запретное и нечистое колдовство. Откуда это в ребенке? Мать была ведьмочкой из самых пустяшных, а эта мандёнка лысая, вона вытворяет чего.