<...> Между тем долгожданный процесс массового освобождения узников совести начался. Сейчас, когда я пишу эти строки (апрель 1987 г.), освобождено около 160 человек. Много это или мало? По сравнению с тем, что происходило до сих пор (освобожденных и обмененных можно пересчитать по пальцам), по сравнению с самыми пылкими нашими мечтами - очень много, невероятно много. Принципиально важно - это НЕ безусловное освобождение узников совести, не амнистия. Тем более это не реабилитация, которая подразумевает признание несправедливости осуждения. Мои опасения оправдались. Судьба каждого из заключенных рассматривается индивидуально, причем от каждого власти требуют письменного заявления с отказом от якобы противозаконной деятельности. То есть люди должны "покупать" себе свободу, как бы (косвенно) признавая себя виновными (а ведь многие могли это сделать и раньше - на следствии и на суде, - но отказались). То, что фактически часто можно было написать ничего не содержащую бумажку, существенно для данного лица, но не меняет дела в принципе. А совершившие несправедливое, противоправное действие власти полностью сохраняют "честь мундира". Официально все это называется помилованием. Никаких гарантий от повторения беззакония при таком освобождении не возникает, моральное и политическое значение смелого на самом деле шага властей в значительной степени теряется как внутри страны, так и в международном плане. Возможно, такая процедура есть результат компромисса в высших сферах (скажем, Горбачева и КГБ, от поддержки которого многое зависит. А может, Горбачева просто обманули? Или он сам не понимает чего-то?). Компромисс проявляется и на местах: как я писал, заключенные часто имеют некоторую свободу в выборе "условных" формулировок. Но много лучше и легче от этого не становится. Однако на большее в ближайшее время, видимо, рассчитывать не приходится.
В эти недели я, Люся, Софья Васильевна Каллистратова, разделяющая нашу оценку реальной ситуации, предприняли ряд усилий, чтобы разъяснить ее стоящим перед выбором заключенным, облегчить им этот выбор. Мы всей душой хотим свободы и счастья всем узникам совести. Широкое освобождение даже в таком урезанном виде имеет огромное значение.
Л.Богораз
Как мы добивались амнистии
Когда осенью 1986 г. почувствовалось, что в нашей стране готовятся или даже уже начались какие-то коренные перемены (для меня первой ласточкой-вестницей оказалась демонстрация фильма "Покаяние"), я поделилась своей мыслью о том, что, кажется, становится реальностью возможность всеобщей политической амнистии. Мыслью об обращении по этому поводу я поделилась с двумя людьми - Александром Подрабинеком и Софьей Васильевной Каллистратовой. Как я и ожидала, эта идея нашла у них самую горячую поддержку. Мы долго обсуждали текст нашего обращения в Президиум Верховного Совета СССР. Мы решили отправить его не только в Верховный Совет, но и многим людям - деятелям культуры, науки, имеющим известность, и тем, кого мы - не без оснований - числили в первых рядах нашего, хотя еще и не сформировавшегося, гражданского общества. Мы составили список таких людей. Ко многим из них мы адресовались лично, а остальным разослали призыв поддержать наше обращение, присоединившись к нему или предприняв то, что они сами сочтут нужным сделать в этом направлении.
Мы ждали отклика. Я заранее предполагала, что массовых ответов мы не получим. Всегда скептически настроенная Софья Васильевна предполагала еще худшие, просто нулевые результаты нашего призыва. Первым откликнулся Олег Васильевич Волков - он отправил Софье Васильевне большую статью о политических репрессиях. Софья Васильевна эту статью не получила. Две недели письмо путешествовало неведомо где. Олег Васильевич позвонил мне и возмущался: "Почему вы не получили моего ответа? Я его отправил Софье Васильевне дней десять назад?!" Его письмо пришло на другой же день после этого телефонного разговора.