Застывший Бог (СИ)

- Затем, что в старину Латынь была языком для практического общения и войны, а греческий – для высокоумных бесед, духовных исканий, и выпендережа. Вот был такой римский дядька, Гай Юлий Цезарь, я тебе о нем как-нибудь поподробней расскажу. Так вот этот Цезарь короче однажды поставил себя выше коллектива, зазнался. Ощутил, так сказать, головокружение от успехов. Коллектив ему не простил, подобрался к нему гуртом, и ножами затыкал. Цезарь-то смотрит, среди прочих его друг Децим Брут тоже энергично ножом тыкает, удивился так неприятно, и говорит, мол – и ты, Брут? А тот ему в ответ – и я, Цезарь. Цезарь от обиды на друга и умер... Так ты заметь, Мишка. Говорят, хоть и был Цезарь гордым римлянином, а свое предсмертное “и ты Брут” произнес на греческом! Молодец мужик, – ведь помирал уже, а все выпендривался...

- А этот греческий, он сложный? – опасливо поинтересовался я.

- Да простой, как детский лисапед! – Отмахнулся дед. Там и учить-то нечего. Все почти как на русском. Вот например у наших предков граница между двумя участками, или середина колеи на дороге называлась “межа”, и у греков “меса” означает – посредине. Глотка у нас означает трубку в шее для дыхания и еды, и у греков “глотос” недалеко от этого места за века убежал – это значит “язык”. У греков отправляя корабль в путь говорили “эвплойа”; “эв” по-гречески означает благо, ну а в “плойа” наше “плавать” только глухой не услышит. Пара, в смысле, два предмета – и у греков, – пара. У нас – последнее дело крайнее, и у греков окончание – крайно. У нас у каждого человека есть имя – название именное, и у греков нимос. Речь – Рисес. Стебель – стебос...

- Фальсум ет фраудулентиа! – Возмущенно завопил я. – Идем де лингуа Латина диксерас! Эт идем нунк!

- Плакидус пуэр эсто! – Вознес руку в ораторском жесте дед. – Нон эст фальсум, сэд парва астутиа ад туо боно. Аб кунабулис усквэ ад сепультурам, хомо куисквэ дискэрэ дэбэт... Куид опинарис?

- Ита, – нехотя буркнул я, – верум эст.

- Оптиме*, – кивнул дед. – Значит, беремся за греческий.

{прим. – Обман и жульство! – возмущенно завопил я – Раньше ты говорил тоже самое про латинский язык. И сейчас то же!

- Утихни, малец! – воздел руку в ораторском жесте дед – Не обман, а только маленькая хитрость для твоего же блага. От колыбели до могилы, каждый человек должен учиться... Каково твое мнение?

- Да, – нехотя буркнул я. – Это верно.

- Превосходно, – кивнул дед...}*

Дед танцует вокруг меня. В левой руке его – нож. Дед не левша, просто он решил еще немного затруднить мне жизнь. Я танцую с дедом. Танец старый как само человечество, мужской танец, поединок. Дед кружит вокруг как волк, а руки его – змеи. Одна змея готова схватить меня, у второй – жало. Руки деда врут, плетут текучий узор обмана, из которого вылетит смерть, – если я обманусь. Все в деде сейчас ложь. Врут руки, врут глаза, даже ноги врут, хоть и меньше, потому что ноги полностью врать не могут. ...Все в твоем противнике есть ложь, – учит меня дед. Единственное в чем он искренен – в желании убить тебя... Иногда дед отходит, но нельзя обманываться, три метра для него не расстояние, шесть метров он пролетает с места, на вид будто и не тратя времени на разгон, просто исчезая в одном месте, и появляясь рядом со мной, и его нож – тренировочная деревяшка – достает меня. Я уже знаю это, и не куплюсь на кажущуюся безопасность расстояния.

Я еще мал, во мне нет силы чтобы встретить атаку деда жестко, и руки мои короче дедовых – вес, размер, длинна это его преимущество, не говоря уж о мастерстве... Я еще не могу дать деду настоящего поединка, и он бережет меня. Поэтому пока уколы и резы мы отрабатываем не в полную силу и скорость – не в его – полную. Я свои уколы в основном тренирую на чучеле в мой рост. Анатомия – горло, яремная вена, почки, печень, пах. Двойные атаки, один удар ничего не гарантирует. Всегда уколы, – природа спрятала все важное в глубине человека. Резы только на контратаке по запястью противника, – когда он пытается уколоть тебя. Это похоже на игру в ладошки – ты подставляешь – тебя пытаются по ним ударить. Он подставляет – бьешь ты. Кто быстрее. Мы так и начинали. – дед так начинал учить меня быстроте, когда я был совсем маленький. В ладошки. А теперь мы играем ножами.

Вот он колет, я отскакиваю назад и маховым движением режу ему руку – режу пустое место, где только что была его рука. Дед быстр как молния. Дед движется быстро, как он говорит, не в полную быстроту, но быстро – так он учит меня смотреть. Дед говорит, что большинство людей даже не успевают заметить, как их зарезали, если это делает умелец. Они что-то замечают, только когда нож уже у них внутри. Я наверно уже мог бы заметить, как меня зарежут. Теперь надо учится – не дать. Дед пляшет. Я пляшу.