Затаив дыхание

— Извини, к нам ходит всякая дрянь, много, — почти не разжимая губ, проговорил бармен; он закуривал сигарету, ловко прикрывая ладонью горящую спичку. — Дрянь люди. Каждый девушка — шлух. В Эстонии не каждый девушка — шлух. Больше образования, чем у тебя. Только в книгу это не пиши. Андрес, это меня звать.

Он отшвырнул спичку и протянул мне руку, но я ее пожал не сразу: голова моя походила на глухую, темную каменную пещеру, в которой где-то далеко забрезжил огонек, но свет его шел очень долго. Кровь бросилась в осажденное болью лицо, оно вспыхнуло.

— Черт подери! — воскликнул я. — Не может быть. У меня котелок не варит. Я же думал, шлух значит вот что. — Я щелкнул зажигалкой. Ветер сразу задул пламя. — Это все таксист. Олев. Я сделал очень большой промах. — Для пущей ясности я даже заговорил с эстонским акцентом. — Ошибка. Сбой. Как в компьютере. Понимаешь? Какой же я остолоп!

В конце концов, Андрес опустил протянутую руку и нахмурился; пуссеты в его ноздрях поблескивали под лучами неяркого солнца. Не нос, а самый настоящий богомол. И вообще, хоть бармен с виду и продвинутый, на самом деле вряд ли он семи пядей во лбу, подумал я. Даже поверил моей брехне про путеводители. Зубы у меня ныли. Я отчаянно махал руками, объясняя недоразумение; как же это я не узнал такого знакомого слова и принял его за эстонское? Невероятно! Какой-то сбой в восприятии; скорее всего, вполне естественный.

Андрес вдруг расплылся в ухмылке:

— О’кей, я понимал, ага. Tulemasin. Не шлух, дерьмо, нет! Знаешь, что такое шлух?

У него шлух звучало так, будто что-то со свистом взмыло в небо или попало под лопасти вентилятора. Ничего общего с реальным словом. Все это походило на чересчур затянувшуюся шутку.

— Теперь знаю, — ответил я. — То же, что и в английском.

Андрес тряхнул коробок спичек:

— Tuletikk. — И указал пальцем на мою зажигалку: — Tulemasin.

Я повторил за ним эти слова.

— Да, теперь запомню. Спасибо.

— Эстонка, они бьют сильно. Только литовка, они бьют больше сильнее.

— В таком случае совсем не хочется, чтобы меня ударила литовка, — грустно заключил я; бармен расхохотался и обнял меня рукой за плечи. Я тоже засмеялся.

Пока мы с Андресом стояли на улице, мне стало гораздо лучше. Мы смеялись от души, точно старинные приятели. Прохожие настороженно поглядывали на нас и ускоряли шаг.

— Знаешь, она в спорте — класс, — попыхивая сигаретой, сказал Андрес. Он и мне предложил одну, но я отказался, ткнув пальцем в ноющую челюсть. — Гимнастика. Чемпион гимнастики.

— Правда?

— Ага. Почему она такой крепкий, понял? Бам! — Андрес снова захохотал, и морщины волнами побежали по его бритой голове.

— Если бы я только знал! Чемпионка по гимнастике. Вот это да!

Сзади открылась дверь. Из кафе вышел посетитель, тощий малый лет двадцати с небольшим: узкие запястья, тонкая шея, одет в модную длинную желтую ветровку с капюшоном и кучей карманов на молнии.

— Извини, приятель, — обратился он к бармену. — Мне надо расплатиться, но никто не обслуживает. Я брал кока-колу и булку с мясом и луком.

Судя по выговору, парень был из Австралии или, может, из Новой Зеландии. Велосипедист, догадался я. Катит из Испании через Европу в Сибирь и обратно.

— Бесплатно, — сказал бармен и, затянувшись сигаретой, покосился на меня. — О’кей? Мне плевать.

— О’кей, приятель, лады, — разочарованно бросил австралиец и, повернувшись ко мне, сказал: — Гм, по-моему, в Эстонии проказничать — себе дороже.

— Не суй нос, куда не просят, блин! — не повернув головы, проворчал я.

— Да мне, вообще-то, до фонаря, — бросил австралиец и пружинистым шагом двинулся прочь.

Мне было тошно; глаза слезились. А вдруг глазные яблоки сместились от удара? Бывает такое? Кто-то сжал мне руку выше локтя. В доме напротив снова взвыла дрель.

— Слушай, я сейчас ей говорю, понимаешь? — предложил Андрес. — То, что ты на мне говоришь. Не то в другой раз — нож в сердце. Ага. После никто не ходит. И с твоей книгой — конец.

— Да, никто, кроме любителей кровавых видов спорта, — добавил я.

Меж тем мой нос кровить перестал. Андрес опять сжал мне руку выше локтя и, указывая на терраску, предложил:

— Садись. Пожалуйста.

И исчез за дверью кафе; я уселся за тот же столик, за которым несколько дней назад сидел теорбист. Теперь на терраске было не слишком холодно. Я потрогал щеку; она онемела, зато и боль заметно утихла. Все в точности как от удара футбольным мячом. Ну и в историю я вляпался. Меня так и подмывало удрать — рвануть вверх по симпатичному, мощенному булыжником переулку. Итак, она чемпионка по гимнастике, значит, привыкла действовать решительно и напористо. Сначала бей, а уж потом задавай вопросы. Теперь, конечно, придется просить у нее извинения; очень досадно. Меня вообще не тянет с ней встречаться. А бармен-то всерьез поверил байке про путеводитель. Юмор — плохой путешественник, за кордоном он до людей не доходит, особенно если держится на интонации. Дрель в доме напротив смолкла.