Затаив дыхание

— Что ты, по-моему, куда хуже. По крайней мере, у Лоуча действие происходит на севере. А север Англии все-таки намного лучше.

— Слушай, фамилия на букву «К» у нее настоящая?

— Понятия не имею. С чего ты вдруг так заинтересовался?

На этот случай Джек уже заготовил подходящую «легенду».

— У мальчишки такие грустные глаза; вот я и подумал: может, надо протянуть ему руку помощи… ну, сам понимаешь, как-то поддержать его.

— Деньгами?

— Ну да.

Говард напряженно засопел в трубку:

— Знаешь, Джек, заваливать проблему баблом — не лучший способ ее решить. Может, глаза у него грустные потому, что с ним рядом нет папы. Или от сознания своей увечности.

У Джека свело живот. Он сидел на диване в своем кабинете, из колонок во всю мощь гремела музыка — «Les Illuminations» [66]Бриттена. Говард уже жаловался на шум, но Джек, естественно, не мог признаться, что этот шум ему очень нужен: он помешает Милли подслушать его разговор. По рассказам отца Кайи, эстонские диссиденты в свое время именно этим способом глушили подслушивающие устройства, которые власти устанавливали во многих домах, да так хитро, что нипочем не найти. В этот вторник Милли решила поработать дома, ссылаясь на естественную в конце августа усталость, отсутствие клиентов — все разъехались отдыхать — и гнетущую скуку в офисе. Она возилась внизу, на кухне, готовила для подопечных Красного Креста гаспаччо. Большую, накрытую пленкой миску с супом, холодным и вкусным, им предстояло отнести к ужину в «Бург-Хаус». Идти надо будет очень ровным шагом, особенно вверх по холму. В этом деле ему тоже придется двигаться осмотрительно, чтобы все не кончилось бедой и слезами. Мальчику пять лет. Наверно, Кайя познакомилась с его отцом вскоре после отъезда Джека. Конечно, мальчонка может быть и от него, Джека, но этот вариант кажется ему маловероятным. Кайя приехала бы разыскивать его гораздо раньше. И не называлась бы фамилией на букву «К».

— Согласен, Говард, только от банкомата, пожалуй, больше пользы, чем от слезливого сочувствия.

— Мне кажется, он мальчик не грустный, а серьезный.

Джеку вспомнилось, как малыш, неловко подпрыгивая рядом с матерью, щебетал и смеялся. Рядом с Кайей. Кайя — мать!

— Знаешь, Говард, что сказала моя учительница по классу композиции, когда я, начинающий музыкант, обратился к ней за советом?

— Найди богатого покровителя.

— Ах да, это я тебе уже раньше рассказывал. Но ведь она была недалека от истины.

— Слушай, Джек, я совсем не богат, но это мне никогда не мешало.

— Я бы сказал, что по сравнению с эстонской иммигранткой ты — крез.

— Богатство бывает разное. Ту квартирку я купил во время экономического спада, на деньги, которые завещала мне мать. Сыграв в ящик, оставила их мне на черный день. Или, как у нас в Дербишире говорят, на случай, если над ближней горой сгустятся тучи.

— Извини, Говард.

— Извиняться тут ни к чему. По мне лучше просто оставить нашего мальца в покое.

Джека всегда раздражала манера Говарда переходить на простонародный говор, ему казалось, что приятель чересчур им злоупотребляет, но сейчас он почувствовал, что разговор о деньгах рассердил Говарда не на шутку. А выяснить-то почти ничего не удалось. Чтобы умиротворить Говарда, Джек завел речь о всяких пустяках, главным образом о сплетнях, ходивших в музыкантской среде, после чего повесил трубку, позабыв спросить друга про его сломанный палец.

Накануне ночью ему приснился кошмар: неразлучная парочка, Кайя и ее хромой сынок, оба с острыми, как у акул, зубами, то и дело возникали рядом в темных закоулках города, немного напоминавшего Нью-Йорк тридцатых годов, а он, Джек, отчаянно пытался от них удрать. Не дай бог Кайя прознает, что они с Говардом друзья. Говард даже имени его не должен упоминать. Придется рассказать ему правду, но человек он ненадежный. Ему свойственно самодовольство ханжи, уверенного в своей добродетельности, она служит ему чем-то вроде противовеса его сексуальным причудам.

Джек надеялся, что Яан не слишком точно его описал. Впрочем, опыта общения с пятилетними мальчиками у Джека не было, и он понятия не имел, умеют они описывать людей или нет.

После «Прекрасного существа» он выключил Бриттена и спустился вниз.

— Ну, как делишки?

— Слишком поздно взялась, — вздохнула Милли. — Остыть не успеет.

— Сунь его в морозильник.

— Не поместится. Вместо неаппетитного салата другой стряпухи принесем невкусный гаспаччо. Большого спроса на него не будет. Пожалуйста, оставь укроп в покое. Зачем ты постоянно трешь его в пальцах?

— Запах нравится.

— А меня это раздражает.

— Так ли уж важно, что суп не охладился?

— Джек, ты слышал, чтобы кто-нибудь соглашался хлебать тепловатый гаспаччо? Я стану всеобщим посмешищем.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

— Милл, опомнись, это всего лишь благотворительная акция Красного Креста.

— Надо было с утра заняться супом, а не сидеть в дурацкой сауне. Что, если она убила моего ребенка?..

— Перестань, Милл.

— Перестань-перестань, — жестким тоном непонятно зачем передразнила она. — А, да пропади все пропадом.

Зазвенел входной колокольчик.