Затаившийся

Он делает паузу и демонстративно смотрит на свой «Ролекс», которым очень гордится. Я подозреваю, что это подделка, но ничего не говорю. Думаю, ему как раз вручили уведомление об увольнении.

– Давай его арестуем, – говорю я.

Наши телефоны одновременно звонят.

– Вот и славно. Нам дали ордер на обыск, – говорит Монтроуз. – Отличный день.

– Ты поведешь, – говорю я.

* * *

Одной лжи хватило, чтобы переквалифицировать Джима Койла из фигуранта дела в подозреваемого. Конечно, дело не только в том, что он соврал. Он и раньше причинял вред женщинам. Он часто врал начальству о своем местонахождении. Жил в нескольких минутах езды от места похищения Софи. Были и другие улики, хоть и косвенные. Его пикап похож на тот, который якобы видела на дороге у коттеджей Шейла Симмонс, девушка с «Фейсбука», примерно в то самое время, когда на Софи напали.

Кроме того, как я указала в своем рапорте, во время нашего первого визита к Койлу я заметила на заднем бампере его пикапа тростник, который – хоть я и не ботаник, – напомнил мне тростник, растущий на берегу, где каякеры нашли тело Софи.

Вооружившись ордером на обыск, мы с Монтроузом приезжаем к переносному дому Койла. Его пикапа не видно, и, едва выйдя из машины, мы тут же слышим тявканье. Я люблю животных. Свою кошку так просто обожаю. Но брехливые собаки меня раздражают, во многом из-за чихуахуа моих соседей, голос у которой как у настоящего сенбернара.

– Его здесь нет, – говорю я.

– Зато есть его проклятая шавка.

Я улыбаюсь. Все-таки у нас больше общего, чем любовь к пиву и эспрессо.

Я стучу в дверь; тонкий алюминий вибрирует, как поверхность барабана.

– Джеймс Койл, – громко зову я, чтобы перекричать лай свихнувшегося померанца. – Детективы Хуземанн и Монтроуз. У нас есть ордер на обыск.

Пару секунд Монтроуз и я смотрим друг на друга и ждем.

Потом я пытаюсь открыть дверь, и, к моему удивлению, она поддается. Мы снова смотрим друг на друга.

– Может, он заткнется, если его выпустить, – говорит Монтроуз.

– Очень на это надеюсь.

Зубастый комок меха по-прежнему заливается лаем, а нам нужно найти Джима Койла. Так что мы заходим внутрь. Собака несется к дверям, и мы позволяем ей выбежать во двор.

– Упс, – говорит Монтроуз.

У Койла маленький, но довольно чистый для холостяка дом. Даже декоративные подушки на диване аккуратно сложены у подлокотника. Чистый, но не очень уютный. На стенах нет ничего, кроме изображения гигантского осьминога. Его щупальца простираются за пределы рамы. Приглядевшись, я замечаю, что одним щупальцем осьминог схватил женщину. Картина производит жутковатое впечатление, и я жестом прошу Монтроуза сфотографировать ее на телефон.

Гостиная оборудована для того, чтобы расслабляться с пивом перед телевизором. Напротив изображения осьминога висят неоновые вывески пивнушек. Телевизор стоит на старомодном комоде – у моих бабушки и дедушки был почти такой же.

– Про лазерные экраны он не слышал? – бормочет Монтроуз, пока мы осматривает комнату в поисках следов пребывания Софи Уорнер.

– Не все хотят видеть поры на лицах знаменитостей.

Монтроуз фотографирует комнату.

– Кто бы говорил. Ты смотришь Хулу.

Я игнорирую это замечание. Мое внимание привлекает желтый листок бумаги на маленьком кухонном столе.

– Он оставил записку, – говорю я, поднимаю листок и читаю.

Со мной такое уже случалось. Я знаю, что меня все равно обвинят, – не важно, что я скажу или сделаю. Нужно было прикончить ту суку, когда была возможность. Она врала. Они все врали. И даже когда она призналась во лжи, меня все равно не выпустили из тюрьмы. Пожалуйста, отдайте Эйджея в хорошие руки.

– У парня явно проблемы с головой, – говорит Монтроуз, читая записку у меня из-за плеча.

Мы упаковываем записку и прочесываем комнату дюйм за дюймом.

– Не похож он на самоубийцу.

– Чужая душа – потемки, Монтроуз.

Он пожимает плечами:

– Ну да, тон довольно дерзкий. Не просит прощения. Только найти дом для собаки.

В спальню не влезла бы двуспальная кровать. Даже односпальная, аккуратно заправленная, занимает половину комнаты. Одежда висит на деревянных вешалках, в комоде лежат тщательно сложенные футболки, джинсы и нижнее белье.

– В тюрьме прививают аккуратность, – говорит Монтроуз.

Я знаю, что Койлу не следует сочувствовать, но все-таки сочувствую. Самую малость. Возможно, ему вынесли слишком суровый приговор, разрушивший всю его жизнь. Возможно, он свихнулся, увидев Софи. Проследил за ней от супермаркета до коттеджей у «осьминожьей дыры», а на следующий день похитил ее. Его здоровье ухудшалось. Он вот-вот потерял бы работу.

Когда пришли мы, он понял, что его ждет. Ничего хорошего.

– Он явно себя жалеет, – говорит Монтроуз. – Когда мы его найдем, у него появится настоящая причина для жалости.

– Это была предсмертная записка, – говорю я. – Мы не найдем его живым.