Дайскэ молчал, не зная, как это часто бывало, что ответить. Ему казалось, что искренность и усердие не есть качества, данные от природы, они могут появиться лишь в общении между двумя заинтересованными лицами при прочих благоприятных условиях, подобно тому как возникает искра, когда железо ударяется о камень. Так что дело тут не столько в собственном характере, сколько в характере самого общения между партнёрами. При плохом партнёре не возникнут ни искренность, ни усердие.
— Вы, отец, вобрали в себя всё золото премудрости «Луньюя» или, как там его, Ван Ян-мина[7], — отсюда и ваши суждения.
— Какое золото? Что ты этим хочешь сказать?
Помолчав немного, Дайскэ продолжал:
— И сохранили это золото в первозданном виде.
Нагаи принял слова сына за весьма туманный афоризм, которыми любят щеголять не знающие жизни чудаковатые юнцы-книжники, и, преодолев любопытство, не стал ни о чем больше спрашивать.
Минут сорок спустя старик переоделся в другое кимоно, надел хакама и, сев в коляску рикши, куда-то отправился. Дайскэ проводил его до дверей и пошёл в гостиную, недавно пристроенную, убранную по-европейски комнату. Почти всё здесь — и интерьер и мебель — было сделано по специальному заказу в соответствии с эскизами Дайскэ. Верхняя часть стены, например, во всю ширину была разрисована узорами одним художником, хорошим знакомым Дайскэ. Они вместе обсуждали каждый рисунок, и Дайскэ остался доволен работой художника. Но сейчас, разглядывая рисунки, очень напоминавшие те, что можно увидеть на свитках «эмакимоно»[8], Дайскэ почему-то не испытывал прежнего удовлетворения. «Чего-то в них недостаёт», — думал он, внимательно рассматривая фрагмент за фрагментом. Неожиданно вошла невестка.
— Вы здесь? — удивилась она и тут же спросила: — Вам не попадался мой гребень?
Гребень оказался на полу возле ножки дивана. Невестка объяснила, что накануне дала его поносить дочери, а та куда-то задевала, и никак нельзя было найти. Говоря это, невестка воткнула гребень в узел на затылке, другой рукой придерживая волосы, и, подняв на Дайскэ глаза, насмешливо сказала:
— Скучаете?
— Да вот, пришлось выслушивать наставления отца.
— Опять? Часто же он вас ругает. Ведь только что вернулся из поездки, и уже… Да и вы хороши, всё время сердите его, не слушаетесь.
— Я ведь ни в чём ему не перечу, веду себя сдержанно.
— Это-то и плохо. Поддакиваете, а сами всё мимо ушей пропускаете.
Дайскэ промолчал, лишь криво усмехнулся.
— Сядьте, пожалуйста. Я хочу поговорить с вами, — сказала Умэко, садясь на стул напротив Дайскэ. Но Дайскэ продолжал стоять, разглядывая невестку, смуглую женщину с густыми бровями и тонкими губами, очень стройную.
— Какой у вас красивый воротник, просто удивительный!
— Вы находите? — Умэко наклонила голову и, скосив глаза, посмотрела на воротник, — Только на днях купила.
— Великолепный цвет.
— Ну ладно, всё это не важно. Сядьте же!
— Ну вот, сел, — сказал Дайскэ, опустившись на стул.
— За что же вас сегодня отругали?
— Толком не знаю. Могу лишь сказать, что преклоняюсь перед способностью отца столь самозабвенно служить обществу и государству, чуть не с восемнадцати лет и поныне, ни на день не дав себе отдыха.
— Благодаря усердию он и достиг такого положения.
— И я бы служил усердно, если бы знал, что наживу такой капитал, как нажил он.
— Ну и беритесь за дело. Но я знаю, вы хитрый! Вам бы хотелось зарабатывать деньги, лёжа в постели.
— Я вообще не знаю, как их зарабатывают, ни разу не пробовал.
— Зато, как их тратят, вы знаете.
— Вам что-нибудь брат говорил?
— Ничего он не говорил, потому что давно махнул на вас рукой, только удивляется.
— Суровый он всё же. Но ещё более достойный, чем отец.
— Почему же это?.. Нет, вы просто несносны. Снова льстите… С серьёзным видом насмехаетесь над людьми. Скверная привычка!
— Неужто правда?
— Вы ещё сомневаетесь? Хоть бы призадумались, когда вам говорят подобные вещи. Ведь это вас касается.
— Стоит мне прийти сюда, как я превращаюсь в точную копию моего Кадоно. Даже подумать страшно!
— А кто это Кадоно?
— Сёсэй, который у меня живёт. На всё у него один ответ: «Неужто правда?», или: «В самом деле?»
— Да? Забавно!
Дайскэ помолчал, глядя поверх Умэко на безоблачное небо, видневшееся между занавесками, и высокое дерево вдали. Концы его веток, сплошь усеянных коричневатыми почками, будто скрытые густой сеткой дождя, казались окутанными лёгкой дымкой и сливались с небом.
— Отличная погода! Поедемте куда-нибудь полюбоваться цветением вишни?
— Непременно. А теперь рассказывайте.
— Что рассказывать?
— Что вам говорил отец.
— Разное говорил, всего по порядку и не расскажешь. Память у меня никудышная.
— Не притворяйтесь… Я ведь знаю, что он…
— Вот вы и расскажите.
— Вас не переговоришь. — Умэко поджала губы.
— Да и вы в долгу не остаётесь… Кстати, почему в доме так тихо? Как дети?
— Дети в школе.