Затемненная серебром. В лабиринте тайн

Время теперь не капало и не стекало, оно загустевало, застывало, как та эпоксидная смола, которую уже ничем не растворишь. Я жила и существовала, двигалась и замирала, шла и оборачивалась… и все время тонула, тонула, тонула, тонула в его глазах. Они преследовали меня повсюду! Что бы я ни делала… Чем бы ни занималась… Тагашев ушел, но преследовал даже во снах. Грань между ночью и днем казалась зыбкой и призрачной. Весна, наконец-то вступившая в свои права, воспринималась блеклой и лишенной ярких насыщенных красок. Да и сама я стала похожа на бесплотную тень. Может, поэтому жажда крови мучала постоянно? Организм словно не желал терпеть над собой насилие и требовал потерянных сил. Черный пакетик с кровью стал постоянным спутником. Мама пыталась вытянуть из меня хоть слово, но обнажить свою душу я не смогла даже перед ней. И неожиданно она оставила меня в покое. Возможно, видела, что я перестала общаться с Максом, решила, что мы в ссоре, но обязательно помиримся и рано или поздно я расскажу ей обо всем.

Марк по-прежнему тренировал Хранителей, но мгновенно замыкался, стоило хотя бы намекнуть о Елизаре. А однажды, когда я спросила его, не звонил ли брат, впервые на моей памяти он разозлился.

– Я не хочу говорить о нем, Злата! – жестко произнес парень.

После этого я перестала спрашивать. Бальные танцы в школе Альбины были давно заброшены, как и живописный станок: чувство прекрасного больше не трогало. Зато все пробные экзамены в середине мая я сдала на «отлично». Несмотря на отсутствие наставника, боевые навыки улучшались с каждым днем, но одновременно с этим в каждом точном, сухом, расчетливом ударе появилось ожесточение, словно через движение я пыталась убедить себя, что все же жива.

Сложнее всего было видеть боль Макса. Нет, он не исчез из моей жизни. Он словно знал, что мне не хватает его нежности, понимания и безграничного тепла. Гуляя по парку, выходя из академии или стоя возле окна, я часто видела его джип. Сердце сжималось. За тонированными стеклами лица не разглядеть, но я знала, что он там и безотрывно наблюдает за мной. Несколько раз он пытался подойти, но я торопливо исчезала. Однажды мы столкнулись в дверях академии: быстро, неожиданно. Руки соприкоснулись, и меня словно обожгло. Отдернув кисть, я прижала ее к груди.

– Злата, – прошептал он. В низком, надломленном голосе появились умоляющие нотки. – Выслушай меня, пожалуйста… Я должен был дать тебе время прийти в чувство, но думал только о себе. Поставил тебя перед выбором и этим все испортил. Но без тебя мне не жить! Позволь находиться рядом! – Большая рука потянулась к моей скуле, будто желая очертить контур, но я молча отпрянула.

Я пожирала его взглядом. Достаточно молча прижаться к нему, и я снова буду с ним, избавлю того, кто очень дорог, от разрывающей боли и сама почувствую облегчение… но сломать себя и возвратиться уже не смогла. Резко развернувшись, я бросилась через холл и едва ли не бегом начала подниматься на второй этаж.

Тагашев не отпускал. С каждым днем он словно привязывал меня к себе невидимыми, но все более прочными узами. Через месяц разговоры о нем стихли. Новостей о нем не было уже больше месяца. Несколько дней назад, когда я в сотый раз связалась с Николаем, он сказал, что звонил Елизар, с ним все хорошо и он передавал привет. Только слишком сухо и коротко прозвучали слова. Чрезвычайно неубедительными показались его речи, а на вопрос «где он?» Вязин не ответил. Необъяснимая тревога когтистыми лапами начала сдавливать сердце. Что-то подсказывало – звонок придумал сам Николай, чтобы успокоить меня. Последнее видение, где Елизар скрывался в багровом тумане, начало появляться в сознании чаще, доводило до исступления, а потом стало посещать во снах…

Проснувшись в холодном поту, я подорвалась с кровати. Кошмар все еще колебался в рассудке. Босые ноги, пробежав по полу, остановились возле компьютерного столика и словно приросли. Сначала я не поняла, зачем вскочила, и только когда взгляд упал на рюкзак с костюмом для трансформации, внезапно осознала, что хочу увидеть Тагашева хотя бы издалека, – убедиться, что с ним все в порядке. Я сглотнула. Мысль о том, что даже на подсознательном уровне думаю об уходе из Верви, напугала. Отправиться на вражеские территории, даже не зная, где искать Елизара? Он может находиться в любой точке мира! От этой мысли стало плохо. Внезапно я почувствовала себя ворочающимся в гнезде глупым птенцом, который неумолимо продвигается к краю и не осознает, что, вывалившись, никогда не вернется домой. Ведь оступиться легко, а погибнуть еще проще. Затем я подумала о клинке и о Колесникове. Я не могу рисковать и не должна попасть к Виктору! Колебания охватили с такой силой, что, вцепившись в край столешницы, будто испытав резкий приступ боли, я согнулась пополам. Но мысль о Тагашеве пересиливала все. Что-то заставило действовать, гнало вперед, принуждало отступиться от обещаний и броситься навстречу неизвестности.