Немудрено поэтому, что возвращение звероловов после долгого отсутствия с вестью о такой добыче вырастало в целое событие и поднимало на ноги все население; по всему острову раздавались трубные звуки, извлекаемые из Мамонтова бивня, и радостные клики. Сигнал этот относился, главным образом, к тому роду, к которому принадлежал счастливый зверолов, обнаруживший мамонта первым. И весь род снимался с места, все способные ходить и ползать пускались по Леднику в многодневный путь к тому месту, где лежала исполинская добыча, забирали с собою огонь, шкуры, юрты, и вокруг мамонта вырастало целое становище, где начинались нескончаемые пиры: объедались до бесчувствия. Счастливые Ледовики, кишевшие вокруг мамонта, сами походили на зарезанных — в крови с головы до пят; они сбрасывали с себя шкуры и кидались с головою в дымящуюся утробу гиганта, каждый запасшись предварительно кремневым ножом, только что обтесанным и еще пахнувшим гарью, словно его опалила молния. Женщины задирали на себе одежды до самой шеи и бешено рычали, прыгая между тушей мамонта и кострами. Творились неописуемые вещи;
Пиршество начиналось с теплого желудка мамонта, набитого полупереваренной пищей — целыми копнами игл лиственницы, мохом, тмином, корою и ягодами, — опаленной и сдобренной желудочным соком; эта лакомая каша так и просилась в желудки пирующих и как будто растекалась у них по всем жилам, — они нечасто позволяли себе растительную пищу. Каша эта была любимым блюдом и Одноглазого на склоне лет; он говаривал, что она напоминает ему его юность в смолистых первобытных лесах. Добрая часть желудка мамонта с начинкой откладывалась поэтому для принесения в жертву на могильном кургане Младыша, по возвращении домой. Старые звероловы любили пересказывать слышанное от прадедов, которые, в свою очередь, слышали от своих предков про любимое лакомство Младыша. К преданию этому добавлялось, как нечто особенно примечательное, что Ледовики во времена Младыша, его сыновей и внуков были еще настолько малочисленны, что им со всеми их домочадцами как раз хватало одного мамонта, чтобы наесться досыта. Вот, значит, как давно это было! Теперь же Ледовикам, соберись они все вместе, нипочем было бы сожрать зараз столько мамонтов, сколько у человека пальцев на руках да и на ногах в придачу.
Старые предания и песни, минувшие времена и судьбы — все оживало во время этих мамонтовых пиров; опьянение мясом развязывало языки, порождало ужаснейшие кошмары и разжигало фантазию. Люди упивались достоверными и увлекательными рассказами о том, как какой-нибудь мамонт в бешеной ярости затаптывал охотников насмерть, — этакий бесстыжий мамонт, не жалевший голодных людей! Когда же наедались досыта, так, что последний кусок застревал в глотке, фантазия объевшихся сама собой начинала рисовать сверхъестественного мамонта, виденного божественным Всеотцом или даже (это уж бывало, обыкновенно, после доброй порции мамонтовых почек) ими самими зимней ночью на Леднике — огромного старого самца с бивнями, достававшими до северного сияния, и с белой, как снежные хлопья, шерстью — самого отца-мамонта предвещавшего голод! После насыщения, кроме того, непременно обнаруживался в ком-нибудь и скрытый дотоле дар песнопения; и много переходило тогда из уст в уста славных песен, от которых веяло жирной гарью костра, жареным мясом и мерцающими звездами!
Уходя домой, племя забирало с собою всего мамонта без остатка, так сказать — со всеми потрохами, костями и кожею. Несъеденное на месте мясо резалось на ломти и в корзинах уносилось домой для вяленья. Шерсть шла на одежду и конопачение жилищ; кости, кишки, жилы тоже имели свое назначение, все годилось в дело. И вот, когда все было доставлено домой, начинался дележ. Это требовало особенно много времени, так как согласно древнему обычаю всем обитателям скалистого острова полагалось по доле.
Ледовики всегда делили между собой мамонта, — с тех самых пор, как Младыш Древний сам заправлял убоем и заботился о том, чтобы всем и каждому досталось поровну. Так и повелось из рода в род, но только чем дальше, тем труднее становилось исполнять это: Ледовики так размножились, что прямой дележ стал невозможным; приходилось применяться к обстоятельствам. Установленных предками законов дележа никоим образом нельзя было нарушать; но размножение племен вынуждало прибегать к новым толкованиям этих законов, а это скоро так запутало самые законы, что лишь немногие умели в них разобраться. Прежде всего выделялась часть счастливому зверолову, выследившему добычу; ему полагался один из бивней, из которого он делал себе великолепный рог, чтобы трубить, или новые превосходные копья.